Thursday, 22 November 2012

Фордизм

АЛЕКСАНДР  КУСТАРЁВ    

ФОРД  И  СОЦИАЛИЗМ


«Новое время», 31 августа 2003 года

Можно ли построить социализм в одной отдельно взятой корпорации? Опыт Генри Форда бесценен для людей с воображением.
5 января 1914 года произошло историческое событие. Генри Форд ввёл на своих автомобильных заводах 8-часовой рабочий день и стал платить рабочим 5 долларов в день – тогда это были приличные мещанские деньги. Он так поступил, хотя на его предприятиях и так всё было лучше, чем у других работодателей и его рабочие вели себя вполне лояльно, то есть не бастовали и ничего не требовали.
Чего в этом было больше – убеждений или оппортунизма? Вряд ли можно решить. С одной стороны, социалистическое движение и профсоюзы в Америке в то время были на подъёме. А сразу после русской революции и вовсе стало казаться, что капитализму конец. Форд, таким образом, перехватывал инициативу превентивной стратегией и в этом смысле он напоминает несостоявшихся спасителей России Гапона и Зубатова. Так, во всяком случае, удобно видеть Форда слева.
С другой стороны, у Форда была сильная социалистическая жилка. Социализм Форда имел два корня. Во-первых, Форд сам был рабочим человеком. До того, как ему в голову пришли его организационно-производственные идеи, он прозябал в глубинке в роли простого фермера и механика. Он оставался сельским мастеровым до конца жизни и исповедывал культ трудового человека, культ «рабочих рук». Ничего никогда не читал, кроме школьной христианской хрестоматии и «Бэмби» (Уолт Дисней, очень родственный по духу Генри Форду, тоже почему-то тяготел, как все знают, к этому сюжету). Терпеть не мог умников и отказался давать своим детям высшее образование. Ненавидел долгие дискуссии и принимал решения быстро, полагаясь на интуицию. Он был абсолютно невежествен во всём, кроме машин. Совершенно не знал, например, американскую историю.
Во-вторых, у него была фундаменталистская закваска. Его христианство было самодельным – типично по-американски. Ему был свойствен сектантский коллективизм. Форд реализовал в своей вотчине много социальных схем. Одновременно он содержал колоссальную частную армию сыщиков и соглядатаев. Сначала этой работой занимался специально созданный «социологический отдел», а потом «служебный отдел», работавший вместе с общеамериканской организацией зубатовского типа под названием «Американская охранительная лига» (American Protective League). «Служебным отделом» заведовал бывший боксёр и охранник (некий Гарри Беннет, если кому интересно знать) и под его началом работали сотни гангстеров. Недостаточно лояльных рабочих запугивали или увольняли. 
Режим жизни на его заводах и в целых городах, зависевших от этих заводов, был поразительно похож на советский, если не на гулаговский. Вместе с тем он ненавидел Советский Союз, и все его социальные инициативы были направлены на то, чтобы его родная кондовая Америка не пошла, Боже упаси, по советскому пути.
Ирония состояла в том, что Форд хотел создать альтернативу тому образу Советского Союза, который советская пропаганда внедряла на Западе и с которым советская реальность имела мало общего. В результате он создал в одной отдельно взятой корпорации по существу то же самое, что большевики создавали в одной отдельно взятой стране. Авторитарность и патернализм были в равной мере свойственны фордовскому корпоратизму и советскому социализму.
В СССР, однако, не стеснялись заимствовать идеи у заклятого врага. Идеи конвейера и специализации труда на операциональном уровне были с энтузиазмом заимствованы и в стране освобождённого труда. Проектная гигантомания создателей советской индустрии в большой мере вдохновлена примером Форда. Огромный завод-муравейник стал в сущности микрокосмом советского социализма. Советский социализм поразительно напоминал «фордизм». При этом сам Форд воспринимался в СССР как воплощение капиталистического духа и классового врага номер один.
А вот с нацистами у Форда был настоящий роман. Официальные историки Форда как могут замазывают тот факт, что Генри Форд был зоологическим и воинствующим антисемитом. Но тайны тут нет, и эта сторона его личности, конечно, не раз привлекала внимание биографов. Последняя книга (автор Neil Baldwin), содержащая много новых и впечатляющих подробностей, вышла в 2001 году. Антисемитская активность Генри Форда выглядит гротескно. В этом отношении трудно найти ему ровню. Разве что сам Гитлер.
Форд сильно приложил руку к распространению пресловутых «протоколов сионских мудрецов». Его собственная газета «Дирборн Индепендент» занималась систематической и яростной антисемитской пропагандой. Он окружал себя антисемитами. Его правой рукой долгое время был Эрнест Либольд (из немцев, тоже активный антисемит). В его газете работал русский черносотенец Борис Бразоль (Brasol – не исключено, что английский автор исказил фамилию). Его лучшими друзьями были шинный фабрикант Файрстоун и великий изобретатель Томас Эдисон – тоже антисемиты.
Автобиография Форда «Моя жизнь и работа» полна антисемитских откровений, очень похожих на соответствующие пассажи в «Майн кампф». Судя по всему, Гитлер заимствовал кое-что у Форда. Во всяком случае, нацисты хорошо знали, что Форд антисемит и следили за его эскападами с интересом и уважением. У Гитлера в кабинете висел портрет Форда. Фюрер, кстати, ценил не только антисемитизм Форда, но и его организационные идеи. В 1938 году Форда наградили высшим (для иностранцев) немецким орденом, и Форд с благодарностью его принял.
Среди капитанов американской индустрии немало социалистов. Колорит у них разный. Социализм фирмы «Хьюлетт-Паккард» (принтеры) или «Ливайс» (джинсы) был другого рода. У кальвинистов, мормонов, квакеров, евреев разные представления о том, как должна выглядеть человеческая кооперация и что такое «общие интересы». Их опыт можно сравнивать и оценивать по-разному.
Каковы же уроки Форда? Во-первых, оказывается, что корпорация не меньше чем государство может быть средой, благоприятной для авторитарного произвола, полицейского режима и уравнительного коллективизма. В Америке это бывает весьма часто, и там остаётся только уповать на государство как на противовес этой мрачной практике. 
Во-вторых, социальная активность корпораций таит в себе серьёзную опасность. У тех, кто настаивает на общенациональных общественных службах, есть серьёзный аргумент. Нынешняя тенденция к передаче социальной функции носителям частных интересов действительно внушает беспокойство. В-третьих, самое страшное, если корпорации и государства сливаются. Неважно при этом, кто кого поглощает. Справедливая и эффективная комбинация личных, частно-коллективных и всеобщих интересов возможна только в том случае, если их субъекты сохраняют свою отдельность и подчиняются одним законам.  Генри Форд был великий человек. Он был новатор и двигатель прогресса. Но что было бы, если бы Генри Форд стал президентом? Страшно подумать, не правда ли?

 

Friday, 5 October 2012

Вехи Милюков Жюльен Бенда "креативный класс" Julien Benda in Russian



Я пропагандирую Жюльена Бенда его с 80-х годов. В 2000 году мне удалось организовать публикацию короткого фрагмента из "Предательства интеллектуалов" и своего эссея "Критика нечестого разума" в альманахе "Всемирное слово". В этом блоге он сейчас находится в секции "pages" на странице "интеллигенция и общество" "intelligentsia and society". Несколько позже появился, наконец, его русский перевод.

Книга Жюльена Бенда чрезвычайно важна доя российской умственной жизни, поскольку понятия "интеллигенция", "интеллектуал", а теперь пришедшее им на смену понятие "креативный класс" играют такую доминирующую роль в российских самоопрелительных статусных практиках. Я надеюсь, что обсуждение книги Бенда еше предстоит. В Америке она интенсивно обсуждалась в 70-е годы. Очередь за Россией. Русским интеллектуалам сегодня будет интересно знать, что они сейчас выглядят точно так, как выглядели французские интеллектуалы в начале ХХ века -- они демонстрируют истерический националистический синдром.
Но вэтой реплике я толь хочу обратить внимание на параллели между "Предательством" и знаменитым в России коллективным сочинением "Вехи", а также на зависимость "Вех" от европейских аналогичных разборок И то и другое - документы межинтеллигентских разборок. Хотя книга Бенда рядом с "Вехами" как докторская диссертация рядом с гимназическим сочинением, "Предательство" риторически похоже на "Вехи". Однако, ирония в том, что полемика идет в обратном направлении. Бенда ругает антидрейфусаров Морраса и Барреса за то же самое, что "Вехи" приписывают русской интеллигенции, то есть русскому варианту дрейфусаров - за второсортность мысли и аморальность.  Занятно, что книга Шарля Морраса об интеллектуалах заинтересовала нынешних российских иинтеллектуалов раньше, чем книга Бенда. Около 2000 года книга Морраса была переведена на русский. Я ее не видел, но знаю, что она есть. 
Трудно сказать, повлиял ли французский антидрейфусарский дискурс на "Вехи", но сходство очевидно.
Более вероятно другое влияние. Это: Теобальд Циглер. Умственные и общественные течения девятнадцатого столетия. Спб, 1900 (пер. с нем. под ред. П. Милюкова) Die geistigen und socialen strömungen des neunzehnten jahrhunderts (The Intellectual and Social Currents of the 19th century), 1899 . Во всяком случае Милюков так думал.
 
Теперь следует релевантный короткий фрагмент из моей работы "Интеллигенция как тема публичной полемики". Работа в полном объеме помещена в этом блоге 18 мая 2012 года.

Но уже у современников Брюнетьера или Вебера обнаруживается противостояние двух разных интеллигентских клик одной социальной природы, но выбравших (по тем или иным причинам) разные политические убеждения. Здесь в разной пропорции комбинируются обвинения в интеллектуальной "второсортности" и "аморальности".
Интеллектуалы, писал  Морис Баррес претендуют на то, что они "аристократы мысли", а на самом деле они "придурки, стыдящиеся думать так же как простые французы… полу-интеллектуалы…лоботомированные дворняжки (le chien
décerebré)… убеждённые в том, что общество должно базироваться на логике и не желающие признать, что в основе всего лежит нечто более высокое, чем индивид, и даже чуждое индивиду. Он употребляет такие выражения как "proletariat de bacheliers (бесштанные бакалавры)"105  Ему вторит Шарль Моррас, называющий интеллектуалов "parvenus de l'intelligence" (это даже не нуждается в переводе, поскольку эти слова есть и в русском языке) и объясняющий появление этой категории людей тем, что "государственная система образования производит слишком много писателей и тем самым плодит "proletariat intellectuel" 106 Как поразительно всё это напоминает настроение и лексику "Вех" и нынешних российских апологетов "настоящей интеллигенции"!
Критики интеллектуалов справа, как и следовало ожидать, связывали "второсортность" культуры интеллектуалов с их рационализмом. Была даже написана в этом духе целая книга, под характерным названием  "Les Mefaits des Intellectuels" (интеллектуальные инвалиды); её автор называл интеллектуалов из-за их культа рационализма "бюрократы мысли "107
А вот другой пример из того же времени: "Эстетический индивидуализм нашего классического и романтического периодов погиб и похоронен под массовым сознанием и массовыми чувствами 60-х и 70-х годов (XIX века - А.К.). Он заглушён демократическими требованиями равенства и социализма и коммунистическими идеалами будущего... Материализм и позитивизм опошлили наше мышление. Методы естественных наук оказались бессильны по отношению к духу жизни...Философия с её мелочными гносеологическими хитросплетениями трактовала человека как будто в его жилах течёт разжиженный сок одного только рассудочно-деятельного мышления, и слишком долго игнорировала инстинкт и влечение, чувство и волю". Так писал в конце XIX века видный немецкий комментатор уходящего века Теобальд Циглер.
Цитирующий его Милюков  остроумно обращает внимание на то, что этот пассаж как будто бы взят из "Вех". Милюков мог бы с таким же успехом искать аналогии во французской антидрейфусарской публицистике. "Вехи" вовсе не были специфическим событием русской общественной жизни.109