Александр Кустарев Alexander Kustarev
барон М.Ф. Шиллинг
А.П..Извольский
А.П..Извольский
В этом блоге публикуются материалы к историографии Первой мировой войны, по преимуществу трудно доступные для изучающих эту тему. Сейчас – два фрагмента. Первый -- короткий фрагмент из книги Гарри Элмера Барнса «Генезис первой мировой войны». В нем Барнс оценивает главные, по его мнению в его время фактурные и фактографические публикации о российской всеобщей мобилизации. Г.Э. Барнс – долгое время лидер американских ревизионистов в интерпретации как Первой так и Второй мировой войны. Изгнан из магистральной историографии -- во вред делу.
Вторая публикация (следует за первой) -- фрагмент из послесловия Штиве (или Штифе – Stieve) к изданной им по заказу МИДа Германии (уже Веймарской) корреспонденции российского посла в Париже А.П. Извольского. Это 4 тома под общим названием Der dipolomatische Schriftwechsel Iswolskis 1911-1914. Berlin 1924
Главный источник,
собранных в этом издании документов – «Материалы по истории франко-русских отношений 1910-1914»,
изданный в Москве в 1922 году. Это собрание
дополнено материалами из двух других публикаций: « Un Livre noire ». Diplomatie d’avant-guerre d’apres les document des
archives russes (Preface par Rene Marchand) Paris, 192? и
Siebert B.W. von. Diplomatische Aktenstuecke zur Geschichte der Ententepolitik
der Vorkriegsjahre Bеrlin-Leipzig 1921
К 4-м томам примыкает еще один том, не названный 5-м томом, но под тем же общим заглавием, за которым следует уточнение «Iswolski im Weltkriege. Der dipolomatische Schriftwechsel Iswolskis Aus den Jahren
1914-1917. Neue Dokumente aus den Geheimakten der Russischen Staatsarchive Berlin 1925.
По словам Штиве, почти все помещенные в этом томе 308 документиов до этого не
публиковались и переведенны с оригинала. Вот к этому тому сам Штиве и написал
послесловие, фрагмент которого и переведен на русский..
Штиве, обсуждая цели
Франции и России в войне, ограничивается цитированием некоторых писем
Извольского и к Извольскому. Его собственный текст в основном состоит из
повторения этих цитат. Аналитической ценности он не имеет. У него только одно
достоинство, но серьезное. Он удобен
как своего рода путеводитель по коллекции документов. Документы
пронумерованы и, цитируя их, Штиве указывает их нмера.
Я пока воздерживаюсь от
возможной контекстуализации и интерпретации этой
коллекции документов и от оценки их важности
(релевантности) для
темы «цели в войне», но уже сейчас разумно сделать одно предупреждение. Все эти
документы относятся ко времени после 1-го августа 1914 г., и, таким
образом, в них называются цели в войне, сформулированные уже в ходе самой
войны, и это не совсем (или даже совсем не) то же самое, что цели,
определившиеся еще до войны. Скорее всего это были те же самые цели, и они,
кстати, вполне известны, но интересно, в какой мере они были формализованы в
госуарственных установлениях или хотя бы интернализованы правящей элитой. Эта
тема, как мне пока кажется, слабо разработана. Некоторые недавние исследования
(о них позднее) наконец-то обратились к ней после десятилетий, когда в центре
историографии Первой мировой войны были исключительно цели Германии. Теперь
очередь России, Франции и Англии.
Эта публикация не имеет
никаких других целей, кроме введения в оброт на русском языке материалов,
которые, кажется, до сих пор игнорировались. Даже в России, где значительная
часть документов, воспроизводимых в коллекциях Фридриха Щтиве и Рене Маршана,
на самом деле были первоначально обнародованы. Штиве в конце своего обзора
мельком замечает, что сам Извольский артикулировал эти цели и раньше, но его
обзор сделан только на основании документов военного времени , и, вероятно,
было бы целесообразно поискать релевантные для этой темы детали в довоенной
корреспонденции Извольского.
Ну а теперь два фрагмента по очереди.
Barnes
H.E. The Genesis of the World War NY
1926, pp 725-726
Для обсужден,ия
виновности России в войне самые важн,ые из опубликованных до сих пор материалов
это дневник барона Шиллинга [1] и работа Добророльского о роковой российской
мобилизации в 1914 году [3], мемуары российского военного министра Сухомлинова
[3], немецкое полное издание корреспонденции Извольского с анализом, сделанным
ее издактелем профессором Штиве [4], и мон,ография профессора Гюнтера Франтца (Guenther Frantz) [5].
Барон Мориц Фабианович
Шиллинг был в 1914 году начальником канцелярии российского министерства
иностранных дел. Его дневник содержит детальную информацию о событиях и
политических решениях в ходе исполнения приказа о фатальной всеобщей
мобилизации. Интересное предисловие к нему написакл Сазонов, но даже оно не
может опровергнуть (explain away) обвинения в адрес правительства за его действия
и решения в этот период. Важная работа Добророльского показывает, как
целеустремленны и последовательны были приготовления Петербурга к войне с того
самого момента, когда генеральному штабу и правительству стали известны условия
австрийского ультиматума Сербии. Он показывает, что во всех практических
отношениях война – для российских милитаристов – началась 24-го июля, и что
детали царских приказов, их отмены и возобновления имели более дипломатическое
значение, чем военное Добророльский
откровенно признает, что приказ о российской всеобщей мобилизации был реальным
началом Мировой войны и что русские полностью отдавали себе в этом отчет. Вот
его собственные слова относительно окончательного приказа о всеобщей
мобилизации: «Это означало, что пути назад нет. Этим шагом автоматически
начиналась война. Теперь (рано вечером 30-го июля) процесс стал необратим. О
приказе уже знали во всех больших городах нашей огромной страны. Изменить
ничего было нельзя. Пролог великой исторической драмы начался».
Работы Добророльского,
Франтца, Шиллинга – незаменимый источник сведений по интенсивно обсужаемой
проблеме настроения (attitude) и действий царя во время кризиса в ходя принятия
решения о мобилизации.
Мемуары Сухомлинова
содержат много известных лишь ему самому подробностей касательно
дипломатической и военной обстановки в России в июле 1914 года, но из-за
пресловутой репутации автора очень трудног понять, насколько заслуживают
доверия любое его высказывание. Впрочем, из его работы, так же как из работы
проф. Франтца, видно, что в последний момент у Сухомлинова сдали нервы и верх
одержали твердо намеренные воевать Сазонов, Вел. Князь Николай Николаевич и
Извольский. Корреспонденция Извольского содержит очень обширную коллекцию
свидетельств того, что именно он больше чем кто-либо в России несет
ответственность за европейскую войну, в которой согласно его планам, России
предстояло реализовать свои амбиции на Ближнем востоке. Наиболее важные работы о виновности России в
развязывании Мировой войны это, вероятно, исследование проф. Штиве о
сотрудничестве Извольского и Пуанкаре вплоть до 1914 года, и замечательная
книга проф. Франтца о действиях и политических решениях России во время
июльского кризиса 1914 года. Работа Штиве, к счастью, появилась в английском
переводе.
[1] В IV томе «Красного Архива» за 1923
г. была опубликована «Поденная запись»,
которая
велась в министерстве иностр. дел в дни так называемого «кризиса» 1914 г.
[2]
S. Dobrorolskii. Die Mobilmachung der Russischen Armee 1914/ Berlin 1922.
[3] В.Сухомлинов. Воспоминания. Берлин 1924, М-Л 1926. из-во Харвест 2005. V.Sukhomlinov.
Erinnerungen. Berlin, 1924
[5] G. Frantz.Russlands
eintritt in den weltkrieg : der ausbau der russischen Wehrmacht-und ihr Einsatz
bei kriegsausbruch Berlin1924.
[6] F.Stieve (Hrsg) Der dipolomatische Schriftwechsel Isvolskis. 1911-1914 (1914-1917) FrieBerlin, 1924, Fr.Stieve/ Isvolsky and the World War: based on the documents recently published by the German Foreign Office/ Allen and Unwinn, 1926
ххх
Фридрих Штиве. Цели Франции и России в войне
1914-1918 гг.
Цели войны
--245--
Публикуемые теперь новые материалы, как
и вообще вся дипломатическая корреспонденция Извольского перед началом Первой мировой войны, в первую
очередь касается российско-французских отношений. Она, таким образом, позволяет
лучше разгядеть намерения обеих стран. Разумеется, как нам уже приходилось не
раз подчеркивать, многое все еще остается тайной, поскольку в документах зияют
значительные пробелы. Используя то, что опубликовано, мы все равно продвигаемся
в темноте от одной вспышки света к другой более или менее наощупь в
пространстве, которое целиком нам не видно. И все же попытаемся воспользоваться
тем, что есть, чтобы составить представление о целях Парижа и Петербурга войне.
Очевидно, что именно это позволит лучше понять самое существо великого
европейского противостояния.
Взглянем сначала на
французскую сторону !
5-го августа, спустя
всего 2 дня после того, как Германия объявила войну Франции, Извольский сообщал
министру иностранных дел [в Петербурге], что правительство [Французской]
Республики ведет переговоры о
присоединении Италии к Антанте также и от имени России, и что Италия при
заключении мира [в случае победы в войне] получит области Трентино и Валона. К
последнему пункту было однако добавлено: «без обратного действия относительно
французских национальных требований». В той же телеграмме Извольский сообщает,
что он просил разъяснений этой формулы, и согласно разъяснению Думерга она
подразумевает, что «Франции в любом случае гарантируется возвращение Эльзаса и
Лотарингии». И во вступлении к своему ответу [Извольскому] французский министр
иностранных дел указывает, что это разъяснение согласовано с президентом
Пуанкаре и премьер-министром Вивиани (330) В телеграмме от 7-го августа
Извольский также сообщает о предложении Думерга «дополнить клаузулу о
национальных требованиях Франции требованиями России и Англии» (45). Из этого
можно заключить, что с самого начала войны Париж намеревался полусить обратно
Эльхас-Лотарингию, то есть в первый же час якобы оборонительной войны Париж
думал о расширении собственной территории.
--246--
Вскоре после битвы на Марне, как мы уже видели,
один ысший российский военачальник опасался, что «француская армия устала от
войны и уже не в состоянии продолжить наступление, которое обеспечило бы
возврат потерянных в 1871 году областей» (214). Может быть, в связи с этими
опасениями Сазонов поручил своему посланнику на Сене 27 сентября «совершенно
частным образом» разузнать, «каковы
будут требования Франции» (219). Извольский выполняет это поручение , как он
сообщает 13-го октября, во время разговора с Делькассе – премником Думерга на
посту министра иностранных дел. Хотя Делькассе сделал оговорку, что «сейчас еще
слишком рано делить шкуру медведя, и он пока избегал обсуждать этот предмет со
своими коллегами», он считает, что между союзниками полезно своевремнно
обеспечить полную ясность на этот счет и что по его убеждению «между Россией,
Англией и Францией никакого расхождения во мнениях быть не может». Затем [в
сообщении Извольского] говорилось дословно: «Он сам (Делькассе) очень часто и
совершенно открыто говорил с ним (Сазоновым) и мог
убедиться в полном совпадении взглядов России и Франции по поводу целей
[в войне]. Сама Франция не стремится ни к каким территориальным приобретениям в
Европе, кроме, разумеется, возврата Эльзас-Лотарингии. В Африке она также не
стремится ни к каким территориальным завоеваниям и удовлетворится ликвидацией
последних остатков соглашения в Альхесирасе и уточнением некоторых гоаниц между
колониями. А далее, главная цель Франции – и ожидается, что все три союзных
державы будут в этом полностью солидарны – это уничтожение Германской империи и
предельно возможное военное и политическое ослабление Пруссии. Было бы крайне
желательно зобиться, чтобы отдельные немецкие государства были бы сами в этом
заинтересованы. Но о деталях будущего устройства Германии пока говорить еще
слишком рано» (224). В более поздней телеграмме Извольского уточняется: «При этом
Делькассе, напоминая о переговорах в 1913 г в Петербурге, настоятельно просил
Вас обратить внимание на то, что требования и пожелания Франции с тех пор
остались неизменными за исключением непреклонного намерения покончить с
политической и хозяйственной мощью Германии. Это необходимо в силу сложившейся
теперь конъюнктуры, в особенности вступления в войну Англии,
--247--
и французское правительство хочет достичь этой
цели, поскольку держится мнения, что
это важно не только для Франции, но и для других государств и даже для всего
мира» (225).
С первого взгляда видно,
что приведенные отрывки вногозначительны во многих отношениях. Начать с того,
что Делькассе уже в 1913 г «очень часто и совершенно откровенно» говорил с
российским министром иностранных дел о целях Франции и России в войне. Известен
он был тогда как преемник Жоржа Луи, посла Республики в Петербурге. Уже когда
великие державы нашего континента жили друг с другом в мире, французская
сторона намеревалась взять обратно Эльзас-Лотарингию! На основании этого
первого наблюдения можно заключить, что конфликт, якобы навязанный [Франции]
нападением Германии летом 1914 года, предусматривался задолго до этого и
понимался как конфликт с целью территориального захвата. Когда стороны взялись
за оружие и в виду того, что Францию поддержала Британия, был сделан еще один
важный шаг. Главной целью, как мы видели из приведенной корреспонденции, стали
«ликвидация Германской империи и предельно возможное военное и политическое
ослабление Пруссии, что совпадает с выраженным в другой телеграмме
«непреклонным намерением» «уничтожить политическую и хозяйственную мощь
Германии» в другой телеграмме. Как это
задумано сделать, доcтаточно ясно. Указывается, например, что нужно добиться, чтобы
«отдельные немецкие государства были бы сами в этом заинтересованы». Другой
пример: в приложении к первому из приведенных нами документов, где говорится о
«будущем устройстве Германии» сказано, что Англия, вероятно, будет требовать
восстановления независимого Ганновера», а Дания должна получить обратно
Шлезвиг-Гольштейн (224). Все это уже
выглядит как набросок большого плана расчленить Германскую империю, то есть
полностью разрушить то, что виделось как судьба на протяжении новейшей
[немецкой] истории.
После этого мы долго не
сллышим [от Извольского] ничего. Только из документа от 12 фивраля 1917 года (о
нем подробнее позже) мы узнаем, что в телеграмме от 9 марта 1916 года
российское правительство «предоставило Франции и Англии полную свободу в
определении западных границ Германии» Здесь начинается путь, в конце которого
действительно твердое
--248--
согласование французских и российских целей в
войне.
Согласно тому же
документу от 12 февраля 1917 года Думерг на аудиенции с царем сообщил ему о
желании Франции «по окончании нынешней войны вернуть Эльзас-Лотарингию и
обеспечить особый статус Саарской области, затем добиться политического
отделения областей по левому берегу Рейна от Германии и территориально
организовать их (auf einer besonderen Grundlinie zu organisieren ) так, чтобы Рейн мог стать надежной стратегической границей в случае
немецкого нападения» (303).
В ноте российского
министра иностранных дел Сазонова французскому послу в Петербурге от 14 февраля
1917 года французские требования были зафиксированы следующим образом.
(1)
Эльзас-Лотарингия возвращаются Франции
(2)
Границы этой области будут расширены по меньшей
мере до границ бывшего герцогства Лотарингия и обозначены по проекту
французского правительства с учетом всех стратегических надобностей, то есть
так, чтобы Лотарингские железорудные месторождения и Сааарский угольный бассейн
оказались включены во французскую территорию.
(3)
Остальные левобережные области, принадлежащие
теперь Германской империи, должны стать автономным и нейтральным государством.
Всякая их политическая и хозяйственная зависимость от Германии должна быть
ликвидирована.
(4)
Левобережные области, не включенные во французскую
территорию, должны оставаться автономными и нейтральными государствами и под
французской оккупацией до тех пор, пока враждебные Империи не выполнят до конца
все условия и гарантии, предусмотренные мирным договором» (305)
Здесь в одном аккорде мы
слышим все ноты, прозвучавшие до сих пор. Во главе угла мы видим здесь
Эльзас-Лотарингию, границы которой проведены не только по этнографическим, но
по хозяйственным и стратегическим соображениям. Затем следует план раздробления
Германского Рейха, во всяком случае та его часть, которую Франция была бы в
состоянии осуществить собственными силами: левобережные области должны быть
отделены от Германии, стать политически и хозяйственно независимы от нее.
Подлинные намерения [Франции] тут ясны как день: далеко идущее
--249--
ослабление противника в комбинации с максимальным
расширением своей территории и сферы влияния. Таковы были цели, которые
преследовала Франция.
Теперь Россия. Были и
у нее такие же ясные цели? Посмотрим, что говорят документы !
10 августа, согласно
депеше Извольского, помощник политического директора французского
министерства иностранных дел Понсо обсуждал с российским послом позицию
Турции. Француз высказал мнение, что поведение Порты в первую очередь
определяется уверенностью в победе Германии и страхом, что Россия намерена
захватить проливы и Константинополь. Далее мы читаем: «Понсо полагает, что
Константинополю нужно, с одной стороны, открыть глаза и объяснить, что
преимущество, наоборот, на стороне Антанты, а, с другой стороны, успокоить
Турцию, дав ей некоторые гарантии по поводу наших [то
есть tроссийких - АК] намерений».
Две части этого
высказывания противоречат друг другу, что очень показательно. Помочь Турции
реалистически оценить ситуацию – это сказано всерьез. А гарантии по поводу
Дарданелл – совершенно очевидно (zweifellos [именно так --АК]) не
может быть принято всерьез. Это следует из заключительной части телеграммы,
согласно которой тот же Понсо дал понять, что «было бы полезнее (в предвидении
победы) отнести Турцию к лагерю наших противников, чтобы таким образом потом с
ней покончить(69). В телеграмме, посланной на следующий день, Извольский
подводит этому итог, сообщая, что министр иностранных дел Думерг тоже советует
успокоить Порту, дав ей гарантии неприкосновенности ее территории, что, однако,
не лолжно помешать России «решить вопрос о проливах после оончания войны по
своему усмотрени» (82). Из этих документов совершенно ясно, что с самого начала
мировой войны захват царизмом Дарданелл рассматривался как свершившийся факт.
Симметрично захвату Эльзаса-Лотарингии в этом и состояла цель великой
славянской державы.
Теперь в высшей степени
интересно помотреть, какую позицию в этом вопросе занимал Сазонов.Сначала он
внимательно наблюдает ха передачей двух немецких боевых кораблей «Goeben» и «Breslau»
Оттоманской империи, но не склонен идти на разрыв по этому поводу (54). С
другой стороны, он все время на стороже и готов считаться с тем, что Турция
может вступить в войну на стороне Центральноевропейских держав (55, 61,71,
103). Несколько позже, а именно с середины
--250--
августа он обнаруживает готовность обеспечить
нейтралитет Порты – в духе упомянутого выше французского предложения. Одно
время российский министр иностранных дел предлагает даже обещать Турции
контроль над островом Лемнос, «поскольку это было бы важным указанием на то,
что проливам ничего не угрожает» (106). Но в конце концов после долгих
колебаний Париж, Петербург и Лондон соглашаются просто гарантировать [Турции]
неприкосновенность территории и вернуть [ей] немецкие концессии в Малой Азии.
Во всяком случае английский министр иностранных дел Грей, отвечая на телеграмму
[российского посла в Лондоне] Бенкендорфа от 17 августа 1914 года, настоятельно
предостерегает от дальнейших уступок, поскольку всякие территориальные сделки
могут вызвать недовольство на Балканах и особенно в Греции (117). Джавид Бей, руководивший турецкой стороной на
переговорах, был недоволен этими сообщениями, поскольку они «ослабляли позиции
умеренных членов кабинета против тех, кто под влиянием Германии был настроен
более воинственно» (124). Снова Британия считает чрезмерными претензии Порты и
не хочет делать ообенных авансов по двум названным позициям (133). В конце
августа российский посол в Константинополе, ввиду «сильного возбуждения»,
которое в Турции вызвало положение на французском театре военных действий,
требует новых гарантий очень определенного характера, потому что нужно до
последней минуты быть готовым «выступить с уже составленными предложениями»
(165). Известно,что все эти шаги, неискренность которых хорошо видна из
приведенных выше разговоров Понсо и Думерга, ни к чему не привели, и турки в
ноябре 1914 года открыто встали на сторону Германии и Австро-Венгрии.
Одновременно установилось и поведение царской империи, чьи действительные цели
стали совершенно ясны.
Уже 27 октября 1914
года, то есть за 4 дня до разрыва дипломатических отношений между Портой и
странами Антанты сэр Э. Грей сказал российскому послу в Лондоне после телеграммы Сазонова от 27 ноября [вероятно, не
ноября, а октября – АК], что «вопрос о судьбе проливов и Константинополя
в случае военного поражения Германии не может решаться иначе как в согласии с нашими [российскими] интересами» (236). Так что
царская империя безусловно стремилась к своей «национальной» цели и не
собиралась отклоняться от нее из-за гарантий, которые незадолго до этого давала
--251--
Константинополю. И английские разъяснения были
восприняты в Петербурге «с удовлетворением». Они были особенно ценны потому,
что, как было очень хорошо известно перед войной, между царской империей и
Великобританией существовали существенные расхождения во взглядах на судьбу
Дарданелл. Дипломатия Британской мировой империи избегала окончательного
решения по поводу проливов, потому что не одобряла чисто российское решение
вопроса. Это старое противоречие, несмотря на приведенные выше заверения Грея,
рано или поздно должно было выйти на поверхность.
В начале 1915 года
началось наступление союзников на Даранеллы. Из телеграммы Сазонова от 28
февраля 1915 года видно, что тогда на случай успеха союзные правительства
разработали программу действий, содержавшую условия перемирия, предлагавшиеся Турции. Прежде всего
назывались: передача [союзникам] немецких военных кораблей; сдача всех немецких
вооруженных сил; устранение из Дарданелл и Босфора всех батарей и минных полей;
разрешение союзникам держать эскадру в виду Константинополя (260). Но военные
действия, как известно, все больше затягивались. Англия все более настойчиво
добивалась участия Греции. Сазонов обнаруживал недоверие и требовал среди
прочего, чтобы Афины взяли на себя заранее обязательство «не требовать никаких
территорий в южной Фракии и вблизи проливов» (261). Грей объяснял английские
пожелания тем, что исключив Грецию [из числа победителей], придется исключить и
другие нейтральные балканские государства (262) проверить. Но в России несомненно подозревали, что
Великобритания продвигает Грецию с тем, чтобы у России появился послушный Лондону конкурент в борьбе за
контроль на Босфоре. Сазонов поспешил зафиксировать позицию своего
правительства в «Меморандуме по вопросу о Константинополе», отправленном в
Лондон и в Париж. В связи с ним Бенкендорф в депеше от
7 марта [годне назван; вероятно 1915 -- АК] сообщает, что по мнению Никольсона [заместитель Грея, бывший послом в СПб в
1906-10гг] «свободный проход через проливы будет одобрен и гарантирован» (263).
Из этих кратких пояснений как будто бы можно заключить следующее: в то время
как Россия хотела захватить контроль над проливами, Англия по «свободой»
проливов имела в виду их интернационализацию. Это сильно отличается от
упомянутых выше разъяснений Грея от 24 октября 1924 [вероятно
1914 года -- АК]. Сазонов пришел в
сильное возбуждение. В телеграмме от 8 марта он разъясняет, что «в высшей
степени важно ... без промедлений окончательно назвать главные условия будущего
мирного
--252--
соглашения» и что ему кажется «крайне желательным
чтобы француское и английское правительство уполномочило своих послов в
Петербурге обсудить с ним эти условия» (265). Телеграфное извещение Извольского
от 10 марта дает представление о французской позиции. Российский посол в Париже
сообщает своему министру иностранных дел: «Из разговоров с Делькассе у меня
создалось впечатление, что тот, наконец, смирился с мыслью о нашем
безраздельном овладении Константинополем и проливами в определенных вами
границах и готов поддержать нас в переговорах с Англией. Он безусловно приложит
все усилия, чтобы сосредоточиться на самом решительном обеспечении свободного
использования проливов в международной торговле». Дальше говорится: «По моему
мнению следует пока удовлетвориться достигнутым результатом и не настаивать на
дальшейших переговорах по упомянутым вопросам; такие переговоры несомненно
будут более успешнвми, если по ходу дела нам действительно удастся укрепиться
на обоих берегах Босфора и таким образом оказаться в положении «beati possidentes»” (266). На Кэ д’Орсэ таким образом пытаются – так же как и до войны – занять
в этом щекотливом вопросе посредническую позицию между Англией и Россией, чтобы
не испортить отношения ни с одним из союзников. Результат – амальгама
российских претензий на «безраздельное владение» и британского требования
«свободы» [использования] проливов. Извольский рекомендует в данный момент на
это пойти. Примерно месяц спустя Англия все еще предлагает соучастие Греции,
поскольку ее флот «имеет большое значение для прорыва в Дарданеллах». Теперь
уже Сазонов считает необходимым «пойти навстречу пожеланиям наших союзников» и
учредить общее представительство Антанты в Афинах и пообещать Греции за участие
в войне против Турции территорию Айдинский вилайет [район Смирны (Измер)] (284).
На англо-российское соперничество по
поводу проливов бросает особенно яркий свет письмо князя Трубецкого от 2
сентября 1915 года. Трубецкой был тогда российским посланником в Сербии, но
считался особенно компетентным по турецким делам. Он обсуждает в упомянутом
письме два проекта (английский и француский) организации временного управления
Константинополем после его занятия совместными силами Антанты. С позиции
российских интересов он возражает прежде
--253--
всего против английского проекта и
заключает: «Этот проект, например, больше внимания уделяет вопросу о военном контроле,
чем вопросу о гражданской администрации Константинополя на протяжении всего
времени оккупации союзными войсками. Российское и французское правительство
должны признать старшинство по рангу английского генерала Гамильтона и таким
образом общий контроль на время оккупации оказывается в руках Англии». Это по
мнению Трубецкого неприемлемо, и он предлагает собственный детальный проект
(299)
Для нас в этом письме самое важное то, что
что Трубецкой называет «политическим соглашением». Оно предполагает, что за
Россией после заключения мира признается окончательное овладение
Константинополем». Усилия Сазонова, о которых говорилось выше, таким образом,
увенчались успехом, и стало быть
Петербург мог считать, что поставленная им с самого начала войны цель гарантирована.
Но великая славянская
держава хотела больше. Ее планы были направлены не только против Турции, но и
против Австро-Венгрии. В нашем исследовании союзников держав Антанты, мы уже
видели, с какой щедростью уже в начале европейского конфликта территории
Дунайской монархии предлагались Румынии и Италии чтобы склонить их к войне на
стороне Антанты. Со временем небольшие кусочки превратились в весьма большие
куски. Из одного этого уже видно, что планировалось существенное сокращение
территории Габсбургской монархии. Но нам придется сейчас убедиться в том, что
дело не сводилось к территориальному ее усечению; планы [победетелей]
простирались гораздо дальше.
В телеграмме от 13
октября 1914 г, где Извольский сообщает о своем разговоре с Делькассе о француззских
целях в войне, есть один обстоятельный пассаж с обсуждением будущего
Австро-Венгерской империи. Российский дипломат сперва жалуется, что этот вопро
интересует французов «гораздо меньше, чем судьба Германской империи». Он даже
говорит об «некоторой симпатии», которую прдолжают питать к Австро-Венгрии в
Париже и в Лондоне. Далее он говорит дословно следующее: «Поэтому мне кажется
крайне желательно, чтобы парижский и лондонский кабинеты своевременно и
полностью разъяснили бы нам свою позицию по этому вопросу. По моему же личному
мнению нельзя упускать ни одной возможности,
--254--
чтобы напоминать здесь [в Париже] о необходимости
готовить конец Габсбургской монархии, поскольку она абсолютный анахронизм, и поощрять к независимости все входящие в ее состав
народы, кроме Польши. При этом,
конечно, возникает целый ряд чрезвычайно сложных политических, географических и
этнографических проблем, о которых здесь [в Париже] мало осведомлены, а во
многих случаях имеют ложное представление. Важнейший вопрос этого рода –
будущий состав сербского королевства. Я прилагаю усилия к тому, чтобы внедрить
здесь мысль о необходимости единого и сильного сербо-хорватского государства (с
включением Истрии и Далмации) как противовеса Италии, Венгрии и Румынии. С этой
целью я познакомил Делькассе с находящимся здесь известным сербо-хорватским
политиком бывшим депутатом венгерского парламента Супило [Франьо Супило],
ревностного сторонника этой идеи. Мои соображения имели некоторое воздействие
на Делькассе, но я все же считаю крайне желательным разъяснить ему более
подробно и авторитетно наши планы относительно будущего устройства
Австро-Венгрии» (226)..
В этих извлечениях
Извольский выглядит так же, как и в
дипломатической корреспонденции перед войной. Поэтому теперь напомним о его
хорошо известных методах работы. О них
мы получаем представление, когда узнаем, например, как он запрашивал Сазонова,
какой суммой денег он располагает на пропаганду разрушения Габсбургской
монархии (227). Он имеет в виду, конечно, щедрые подачки французской прессе,
которую он с помощью этого «звонкомонетного» аргумента убеждал в правильности
своей точки зрения.
Повторяемые им теперь
предложения показывают, что проблему Австро-Венгрии он продумывал со страстью и
очень последовательно. Отдельные народы – за исключением Польши – должны
получить независимость. Это означало, таким образом, полную ликвидацию старого
государства и создание многочисленных малых государств, среди которых Сербия,
объединенная с Хорватией и расширенная до Адриатики, выделялась бы как
значительная держава (Reich).
Что же касается Польши,
то Извольский по понятным прининам вынужден был оставаться сдержанным в своем
освободительном порыве. В частности 18 августа он отправил в Петербург депешу,
где он говорит, какую восторженную реакцию вызвало у польского землячества в
Париже сообщение [агентства новостей] Havas о решении
--255--
царя восстановить территориальную целостность
Польши, которой будет при этом дарована автономия под наместником Его
Величества (118). На это последовал ответ [из Петербурга], что речь идет не об
«автономии», а всего лишь о «самоуправлении», и что пока преждевременно
говорить о том, как именно будут юридически артикулированы общие обещания
высших эшелонов власти (Hoechstkommandierende) (122). Это позволяет подозревать,
что в Петербурге обдумывали включение всей Польши в царскую империю в каком-то
госудаственно-правовом варианте. Поэтому позднее Извольский не упоминает Польшу
в своих планах раздела Австро-Венгрии. [Смотри замечания Берти [Francis Bertie,
британский посол в Париже] (Bertie, My Diary, v. I, s.143) по поводу того, что в апреле 1915 года Россия требовала себе Силезию]
В остальном он продолжает без устали
твердить о разделе Дунайской монархии, предлагая подробные планы этой операции.
Он просил хорватского политика Супило и российского генерального консула в
Марселе Сальвати представить ему разработки, касавшиеся в особенности создания
Великосербского государства (242). Это государство, которое чаще всего называли
Югославией,, должно было включить все юго-славянские провинции Австро-Венгрии:
Хорватию и Славонию, Боснию и Герцеговину, Далмацию с островами в Адриатическом
море, Истрию и Горицу, Крайину, южную часть Каринтии и юг Штирии. Объединение
этих областей, как считал Супило, «возможно только с помощью и под
покровительством братской державы великой российской нации и под политическим
господством Сербии». И в развитие этих замыслов в другом месте говорится:
«Когда Россия ответила на унизительное и позорное нападение на Сербию, сделав
сербское дело своим делом и отождествив себя с Сербией, она таким образом,
бросила свою неимоверную мощь на защиту славянских интересов. Ибо Сербия есть
только малая часть славянства, подвергшаяся в данный момент агрессии. Как и в
прошлом, Сербия едва ли может существовать, когла две трети ее братьев остаются
под чужеродным господством, а сама она не имеет выхода к Адриатическому морю.
Поэтому совершенно естественно, что Россия во исполнение своей исторической
задачи собирает славянские области, еще находящиеся под иноземным игом. Только
так
--256--
может быть обеспечено надежное будущее Сербии»
(242). Цитированные места в оригинале подчеркнуты и нетрудно увидеть, почему
российский посол в Париже, заказавший докладные Супило и Сальвати, и отправляя
их потом не только в Петербург, но и французскому правительству, хотел особо
выделить содеращиеся в них главные положения. Но в них вполне ясно
просматривается часть российского плана установить свою гегемонию на
обновленных Балканах на развалинах Гамбургской империи.
Но завоеванием
Константинополя и разрушением Австро-Венгрии военные цели России все еще не
ограничиваются. Упомянутые выше замечания относительно Польши указывают на то,
что Петербург вынашивает также планы против Германии. Эти подозрения
подтверждаются, если мы внимательно взглянем на сделку России и Франции 11
марта 1917 года, согласно которой царская империя соглашается с тем, что ее
западный союзник [Франция] получит Эльзас-Лотарингию и области по Рейнскому
левобережью. В отчете об этой сделке в секретном архиве Российского
министерства иностранных дел говорится: «В связи с этим министр иностранных дел
Н.Н.Покровский телеграфировал российскому послу в Париже, что мы готоы дать
согласие на удовлетворение пожеланий наших союзников, но он [посол] теперь
обязан напомнить им о позиции, артикулированной еще в 1916 гоу Сазоновым:
Россия, оставляя Франции и Англии полную свободу рук в определении западных
границ Германии, получит такую же свободу рук в отношении границ Германии и
Австро-Венгрии» (308). Таким образом, подразумевается, что Центральные державы
должны будут и на востоке понести территориальные потери, хотя и не уточняется,
как они будут велики.
Суммируем все, что нам
говорят документы о целях Франции и России в войне, и мы увидим поистине
гигантские замыслы. Германия по обе стороны понесла бы большие территориальные
потери. Безусловно необходимым считалось также уничтожение ее хозяйственной и
военной мощи. И сверх всего этого предполагалось в дальнейшем не допустить
единства Германской империи. Австро-Венгрию предполагалось разрушить, причем
некоторые ее части отошли бы к царской империи, другие к ее вассалам, особенно
к Сербии, а остальные стали бы независимы, или отошли бы к Румынии и Италии.
Такая же участь была уготована и Турции.
--257--
Поскольку ее столица должна была оказаться в
составе России, Оттоманской империи предстоял раздел, и в приведенных нами
фрагментах в самом деле есть много указаний на то, что именно это и
планировалось (292, 248, 250). Как показало наше исследование, эти арессивные
планы оформились уже в первые дни войны и даже еще в 1913 году.
Государственные деятели
держав Антанты вынашивали именно такие амбициозные цели, и поэтому не
удивительно, что они взяли на себя обязательства совместно и настойчиво их
преследовать до победного конца. Франция и Россия были связаны уже
существующими между ними договорами. 7 августа [1914
г] Сазонов настойчиво убеждал Англию, что [будущие] мирные переговоры
«должны вестись только совместно и на основе взаимного соглашения» (48).
Согласно телеграмме Извольского от 11 сентября 1914 года французский министр
иностранных дел Делькассе поручил послу в Вашингтоне разъяснить там, что
Франция может только «возражать против попытки Германии прибегнуть к
посредничеству США, потому что эта попытка может означать либо намерение
завоевать сампатии американцев, либо указывать на то, что в Германии намечаются
признаки усталости» (208). В ноябре 1914 года на запрос Италии в этой связи
Сазонов отвечал, что в данный момент рассчитывать на успех посредничества
нельзя, потому что Германия вряд ли готова уже принести жертвы, которые от нее
потребуются, чтобы союзники могли достичь своих целей и чтобы стало невозможно
возобновление войны в ближайшем буущем» (232). И Делькассе говорил итальянскому
послу в Париже Титтони, что пока он в правительстве, он позаботится о том,
чтобы «Франция довела войну до [победного] конца» (233). Оба ответа очень
красноречивы и вполне согласуются с тем, что говорилось раньше. Мы знаем, каких
именно «жертв» Сазонов ждал от Германии, и понимаем, что Берлин до этого в
ноябре 1914 года еще не созрел. И мы также знаем, что имел в виду Париж, когда
говорил о войне до конца. Особенно интересно замечание Сазонова, что дескать
главная задача в том, чтобы «стало невозможно
--258--
возобновление войны в ближайшем буущем». В этой
формуле центральные державы изображаются как враги мира, а предстоящие
завоевания союзников выглядят как святое дело в интересах человечества. Тут мы несомненно обнаруживаем
самые глубокие психологические корни утверждения, будто в мировой войне
виновата одна Германия и ее союзники. Требуется дать своим гнусным
империалистическим целям моральное оправдание в глазах всего мира, чтобы как-то
объяснить их другим народам. Кто хочет обогатиться, получит одобрение, если
перетолкует свое поведение как намерение якобы справедливо наказать якобы
очевидное зло.
Сделав выводы из новых
документов, мы можем теперь спросить, чего стоят благообразные речи ведущих
государственных деятелей Антанты, сопровождавшие начало великого кровопролития.
Так Зигфриду после омовения в крови стал внятен птичий язык. 4 августа 1914
года Раймон Пуанкаре восклицал во французском парламенте: «Согодня Франция
снова стаит перед миром как оплат свободы, справедливости и разума» Из депеш
Извольского видно, что на самом деле скрывалось за словами французского
президента. Россия, как уверяют, пошла на войну, чтобы защитить маленькую
Сербию. На самом е деле, как мы теперь видим с шокирующей ясностью, речь шла об
уничтожении центральны держав.
Так называемая
оборонителльная война против немецкого агрессора на самм деле была
завоевательной войной большого размаха, мощным концентрированным штурмом
политического противовеса в Европе, разрушением существующего порядка, который
был только в интересах центральных держав. Если принять во внимание этот
простой факт, то задним числом ответ на вопрос о виновности в войне кажется
ясным как день. Решение поднять меч легче дается тому, кто с самого начала решил воевать и последовательно преследовал
эту цель, чем тому, чьи намерения сводились исключительно к самосохранени как
державы. Поэтому иметь представления о целях [сторон] в войне так так важно для
выяснения того, кто в ней виновен.
