Monday 11 March 2019

Фашизм Центризм Посткоммунизм Французский фашизм




Пока я готовлю для журнала «Неприкосновенный запас» (изд-во НЛО) свою очередную заметку, где комментирую популярные сопоставления Веймарской республики (1919-1933) в Германии и посткоммунистической России (1989-1999), я публикую здесь в связи с этим мою двойную публикацию в еженедельнике «Новое время» (1999 год) [Архив «Нового времени» исчез из сети, требуйте его восстановления] Сначала идет моя собственный эссей о российском политическом центризме (20 лет назад !!!), а затем эссей (1969г) американского знатока французского фашизма Роберта Соуси (Robert Soucy). Я не уверен, что поставил эти два изделия в правильном порядке. Любопытные могут сперва прочесть немного ниже эссей Соуси. Крайне поучительное чтение.

Александр Кустарев
                                ОСТОРОЖНО: ЦЕНТРИЗМ
В одном из недавних номеров “Нового времени” (№5, 1999) Аркадий Пригожин сожалел по поводу того, что в России нет влиятельного центристского движения, способного покончить с хаосом мелкопартийности и примирить всех на основе некоторой приемлемой для всех программы. Ну если не всех всех, то во всяком случае почти всех.
Привлекательность политического центризма отражает тягу всякого разумного и благонамеренного человеческого существа к золотой середине. Даже худой мир лучше доброй ссоры - такова народная мудрость. Политический центризм ассоциируется в нашем сознании с образом социального мира, баланса, компромисса, справедливости.
Но как бы ни была привлекательна “золотая середина”, партии не называет себя “центристскими”. Вот и партия, которую Роберт Соуси (см его статью) считает по французским меркам межвоенного времени центристской, называла себя “радикальной”. Я не работал специально со справочниками, но  мне на память приходит только одна партия, официально именовавшая себя “партия центра”. Эта партия существовала в Германии и даже участвовала в правительстве во времена Веймарской республики. Но в разрез со своим наименованием это была католическая и весьма консервативная партия. Партиям трудно называть себя “центристскими” там, где политические партии опираются на определенные группы интересов.
Как может выглядеть социальная база центризма? Ее невозможно определить как группу с доходами, близкими к среднему. Средне-статистическая состоятельность сама по себе не определяет политические вкусы избирателя. В нее попадают наемные рабочие, мелкие собственники нескольких разновидностей, профессионалы и служащие. Всех вместе их очень много, но их интересы определяются не столько уровнем их дохода, сколько способом получения дохода. На поведение избирателя очень сильно влияеют его его образ жизни, то есть “культура”.
“Средняя” культура, конечено, чепуха, но есть “типичный” культурный уклад, то есть самый   распространенный. Если еще при этом типичный культурный уклад не слишком расслоился в имущественном отношении, то и получается то, что в эссе Роберта Соуси называется “традиционный элемент социального равновесия”(по терминологии одной из фашистских партий во Франции в 30-е годы).Центристской в данном обществе будет партия, выражающая интересы этого “традиционного элемента социального равновесия”. Во Франции межвоенного времени это была мелкая буржуазия в основном крестьянского происхождения.
Роберт Соуси сделал, на мой взгляд, поразительное наблюдение. Он обнаружил, что интересы и политические настроения именно этой группы были ближе всего к “фашистскому синдрому”. И оказывается, что традиционная партия, выражавшая интересы этой группы (Французская радикальная партия) по своей социальной программе совершенно не отличалась от французских фашистских движений. Фашизм выделялся только тем, что не верил в существующую французскую политическую систему. Фашисты настаивали, что либеральный парламентаризм, худо бедно установившийся к началу ХХ века во Франции, не способен обеспечить интересы большинства “французского народа”, то есть полукрестьянской-полубуржуазной массы. Существование радикальной партии, как замечает Роберт Соуси, сперва блокировало фашизм, но потом обеспечило чрезвычайную легкость фашизации Франции под германско-нацистским протекторатом.
Робер Соуси писал этот фрагмент почти 30 лет назад. Сейчас его наблюдения производят еще более сильное впечатление. В те годы мы видели в истории Франции главным образом “Народный фронт” и “Сопротивление” (легендарный “resistence”). Теперь уже ясно, что доминантой французского общества в те годы был скорее фашизм. Франция двигалась в том же направлении, что и Германия-Италия-Испания. Режим Виши оказался намного более укорененным во Франции, чем это представляла послевоенная коммунистическая и голлистская пропаганда. Франция была скорее страной коллаборационизма, чем резистанса. Включая даже такой паталогически-зловещий элемент как активное юдофобство. Но что самое ошеломляющее - это и был центризм.
Но это не все. Глядя назад, мы теперь неожиданно обнаруживаем, что и германский нацизм был родствен центризму. Его коминтерновская трактовка как “правого экстремизма” была скороспелой и по меньшей мере очень неточной. Роберт Соуси пишет (в 1974 году), что тоталитаризм не обязательно связан с экстремизмом (правым или левым) - он может быть связан и с центризмом. Я рискну утверждать, что именно с центризмом он и связан. Левый экстремизм - это анархизм, правый экстремизм - это авторитаризм элиты. Популистский авторитаризм или фашизм - это центризм.
Это наблюдение и обобщение должно сильно разочаровать тех, кто полагается на политический центризм как на воплощение высокой политической культуры, гарант политической стабильности и либерально-демократической конституции. Фашистские движения оказались большими доками по части политической стабильности. Что же касается высокой политической культуры и либерально-демократической конституции, то тут произошла полная катастрофа. Кое-кто, возможно, скажет, что черт с ней с политической культурой и с либеральной демократией. Главное - стабильность. Я не вступаю по этому поводу в дискуссию. Я лишь хотел показать, что центризм это совсем не то, что мы думаем.
Теперь посмотрим, а как же может выглядить центризм теперь в России?. Кто тут  у нас центристы? “Традиционный элемент социальной стабильности” в России конца ХХ века, разумеется, совем не тот, что был во Франции первой половины века. Типичной социо-культурной группой в нынешней России оказывается дестабилизированный городской наемный работник - рабочий и служащий. Эта же группа (не группа даже, а масса) оказывается весьма однородной в смысле доходов. Уточним - низких доходов. Согласно схеме, уже приложенной к межвоенной Франции, политически центристской силой будет партия, выступающая от имени этой массы.  И что же - есть такая партия? О да, еще как. Все российские партии  и в оснбенности внепарламентские блоки таковы. Во всяком случае все те, кто имеет доступ на широкую политическую арену.
Идейные партии со специфической социальной философией или узко-классовые партии оттеснены на далекую периферию. Социал-демократы или настоящие либералы соседствуют там с классическими партиями идеологических меньшинств вроде борцов за чистоту пива или защитников лягушек. А всю большую политическую арену занимает огромный необозримый и непобедимый Центр. Куда ни посмотришь, во все стороны до самого горизонта Центр Центр и Центр. Он везде. А мы нигде. Ратуйте, люди добрые!  
При виде полного господства аморфного популистского центра в пору совсем расстроиться за несчастную Россию, где опять все не как у людей. Но не надо торопиться. Дело в том, что у людей (на хваленом Западе), пока суд да дело, складывается примерно такая же картинка. Центристские партии там не появились, но зато все традиционные партии стянулись к центру. Они слегка варьируют одни и те же идеи, пытаются придумать им пооригенальнее и повеселее упаковку, всячески поносят друг друга и грозят народу страшными испытаниями, если народ сдуру отдаст бразды правления их соперникам. Но в сущности по всем главным пунктам социальной и экономической политики они придерживаются одной и той же умеренной неокейнсианской стратегии с рыночно-либеральными корректировками, стратегии осторожного демонтажа вэлфэра и (святая святых всякого центризма-популизма)  усиленного поддержания закона и порядка. И все это во имя благополучия и спокойствия обывателя, простого человека, гражданина. Если мы заглянем в политические программы фашистских партий полу-векового прошлого, то мы увидим в них те же цели и намерения.      
Центр отличается от фашизма только в двух отношениях. Во-первых, своим отношением к конституции. Центр, как и раньше, не хочет разрушать сложившейся партийно-парламентарной структуры власти. Во-вторых, центр, в отличие от прошлого, избегает всяческой дискриминации расовых меньшинств и вообще иностранцев. Там, где существуют фашистские (открыто или не очень) движения, они концентрируются исключительно на вражде к иностранцам. Такие движения ближе по типу к группам давления, чем к полноценным политическим партиям, и до торгов за власть их не допускают. Но этот бронепоезд стоит на запасном пути. А центристские движения, как показал опыт Франции (да и не только Франции) обладают способностью трансформироваться. Ну примерно так же как овца на экране телевизора трансформируется в волка с помощью компьютерной графики.
Центризм апеллирует ко всему народу. И он разрабатывает программу для всего народа. Он думает о всенародном благе. Он закрывает глаза на то, что у разных людей и разных групп могут быть разные представления о том, что им во благо. В условиях всеобщего избирательного права его социальной базой не может быть какое-то меньшинство. Это может быть только большинство. И если такого большинства нет, то нет места и для центристской силы в политическом спектре.
В межвоенной Франции такое большинство было. Оно есть и в России в конце ХХ века. Оно есть и в нынешнем западном обществе. И во всех случаях этому соответствует полное господство центризма. В этом отношении структурных различий между нынешней Россией и Западом нет. Разница между ними в том, что большинство, которому в политической сфере соответствует центризм, в России раз в десять беднее, чем на Западе. Это, вероятно, повышает вероятность трансформации российского центризма в фашизм. У маргиналов, которым грозит завтра потеря куска мыла (если не куска хлеба) надо полагать, гораздо более нервное настроение, чем у маргинала, который завтра не сможет купить себе какой-нибудь дигитальный пылесос, как ему обещали и как он планировал. Но это уже тема для другого рассказа.
Что же касается центризма, то у смышленого и любопытного гражданина, кажется. должен возникнуть вопрос. Ну хорошо, если все так как вы говорите, то что в условиях вездесущего центризма тут делают все эти бесконечные партии под разными названиями, но с очень похожими программами? Зачем нам два, три, четыре или даже сорок четыре центризма?
И то сказать - зачем?
Этому есть, разумеется, множество объяснений. Для них в этой заметке уже не осталось места. Но приведем пару объяснений, чтобы не оставаться голословными. Старые большие партии это прежде всего большие бюрократизированные корпорации, а они не любят уходить со сцены. Они перестраиваются, но остаются. Далее, существенных социо-культурных различий в обществе (точнее, в его обширной середине) может и не быть, но остаются противоречия между общинно-корпоративными ассоциациями. Классический тип таких ассоциаций как раз мафии. Почему их много? Что их разъединяет? Мировоззрение? Разные социальные идеалы? Разные литературные вкусы? Не будем даже отвечать. Козе понятно. Партии в таких условиях очень похожи на мафии, и это не метафора.
Понятно все это и фашистам. Именно они, а не мы с вами, уважаемые просвещенные либералы, оказались в прошлую эпоху и оказываются теперь политически чувствительны ко всем издержкам современных партийно-парламентарных обществ. Они уверяют, что с этим безобразием надо покончить. Противно. но, увы, приходится согласиться. Нынешние политические системы, зародившиеся в середине прошлого века (главным образом после революции 1848г) и созревшие в середине ХХ века очевидным образом неадекватны состоянию общества. Общество на большом историческом распутье. Фашистская альтернатива очень актуальна. Фашизм апеллирует к здравому смыслу и рефлексам среднего человека, предлагая простейшее решение. Другие альтернативы, если у них нет социальной базы, вроде европейской буржуазии прошлого века, нуждаются в очень больших интеллектуальных усилиях. Их инициаторы должны обладать колоссальной политической волей и должны быть чертовски изобретательны в поисках реалистической программы, избирательного имиджа и социальной базы. Плетью обуха не перешибешь. Фашизм это Голиаф. Чтобы его нейтрализовать, нужно учиться у Давида. И, главное, видеть опасность там, где она есть.

Robert Soucy Роберт Соуси                       

ЦЕНТРИСТСКИЙ  ТОТАЛИТАРИЗМ
(перевод А.К.)

Тоталитаризм бывает разный - жесткий или более мягкий. Не следует думать, что он может быть только крайне правым или крайне левым. Он также может быть воплощением политического и культурного Центра.
Вот банальный пример. Я преподаю историю европейской мысли в Оберлине (Огайо) - маленьком художественном колледже. Студенты здесь в основном лево-центристских убеждений. Каждый год я даю здесь курс лекций о Фрейде и это сущая мука для меня. Вместо того чтобы развенчивать Фрейда (легкий путь к популярности), я его защищаю, или по крайней мере настаиваю, что не все его идеи обязательно реакционны, враждебны женщинам и устарели. За это демократическое большинство обливает меня презрением. На меня уже не смотрят как на товарища, согласного с большинством. Я - перечник. Мне объяснили, что я оскорбил людей в их лучших чувствах; если бы у меня была мания величия, я вообразил бы себя чем-то вроде Кальвина, оскорбившего французских католиков, или Стефана Цвейга, оскорбившего немецких националистов, или Бернарда Шоу, оскорбившего всех на свете. У меня был соблазн пойти на попятный. В конце концов теперь все чаще студенты дают оценку преподавателям - так можно и постоянного контракта лишиться. Стоит ли рисковать?
Из этого примера видно, что большинство, как правило, нетерпимо к уклонистам. Некоторые формы давления, в особенности мягкого давления, вполне согласуются с демократией и не нарушают принципа большинства. Культ “консенсуса” может серьезно повредить интеллектуальному плюрализму и идеологическому разнообразию, если он не ограничен верностью либеральным ценностям. Особенно в маленьких колледжах, где в условиях скудного бюджета нужно обслужить - как идеологически, так  и академически - “клиентов”; действует принцип “я плачу -давай чего хочу”.
Конечно, существует огромная разница между таким мягким давлением и более бесцеремонным и массивным давлением со стороны фашизма, находящегося у власти. Я тороплюсь заметить, что ни студенты, ни администрация колледжа в Оберлине никак не фашисты. Центр в рамках колледжа это не Центр, который защищали фашисты в широком мире. По содержанию взгляды оберлинских студентов диаметрально противоположны фашизму. Ставить Оберлин на одну доску с Бухенвальдом выглядело бы по меньшей мере как черный юмор. Тем не менее это сопоставление говорит нам кое-что о происхождении тоталитаризма, особенно о том, как либеральные общества могут превратиться в тоталитарные. Оно бросает и некоторый свет на существование мягких форм тоталитаризма в недрах либеральных обществ. На краях политического континуума и либералы правого, и либералы левого толка имеют тенденцию к сползанию в тоталитаризм.
Но во Франции в 20-х и 30-х годах помимо право-либерального и лево-либерального крыла та же тенденция характерна и для политического Центра. И это особенно важно, потому что решающая политическая сила располагалась именно в Центре. Поразительно, что все главные фашистские движения во Франции того времени - “Легион”, “Faisceau”(“Пучок”), “Аксьон франсэз”, “Солидарите франсэз”, “Огненный крест”, “Франсист”, “Молодые патриоты” и (после 1942 года) Национальное народное собрание - были идеологически центристами. Они были центристами не во всех отношениях, но в очень многих и существенных, так что их главными конкурентами были не правые и левые, а важнейшая центристская партия того времени - Французская Радикальная партия (“Радикалы”). Такая раскладка помогает объяснить, почему фашизм так и не преуспел в погоне за властью в межвоенной Франции. Это случилось не потому, что большинство французов отвергли его доктрины, а потому, что эти доктрины были кооптированы Французской радикальной партией, а также потому, что главного врага как фашистов так и радикалов-социалистов, то есть социализм, удалось укротить либеральными методами. Оказалось достаточно Французской радикальной партии, и, значит, более жесткие методы, то есть фашистские методы оказались без надобности.
Радикалы, конечно, не были фашистами. Они даже примкнули в 1936 году к Народному фронту, чтобы сопротивляться фашизму. Но они так же не были социалистами, и в 1937 и 1938гг. объединились с правыми, чтобы разрушить Народный фронт. Лидер радикалов Эдуар Даладье маршировал рука об руку с социалистом Блюмом и коммунистом Торезом в 1936-м, но он же подорвал социалистов в 1937-м и подавил коммунистов в 1939-м. Примечательно, что на съезде Радикалов во времена Народного фронта половина делегатов пела Интернационал, а другая половина пела Марсельезу и салютовала по-фашистски. Внутрипартийный “консенсус” скрывал под покровом Радикалов левое и правое крыло, и в конце концов правые восторжествовали, лишив французских фашистов их потенциального избирателя. Этот же избиратель без затруднений принял в 1940г. центризм режима Виши и маршала Петэна. Часто думают, что переход от Третьей республики к режиму Виши (в смысле народной поддержки) был резким разрывом во французской истории, но на самом деле между ними была преемственность. Такая же преемственность была между Вильгельминской, Веймарской и нацистской Германией.
Если французский фашизм потерпел неудачу, поскольку его кооптировал радикализм, то какие именно доктрины, установки и ценности были кооптированы? И в какой мере они были центристскими, то есть отражали настроения значительной части населения? И если они были центристскими, вследствие чего таталитаризм оказался не навязанным, а добровольным, что делало их столь привлекательными для большинства? интересно ведь знать не только, как тоталитарный режим навязывает массам свои доктрины после того как он оказался у власти, но и как массы усваивают эти доктрины (даже восторженно) до того. В отношение фашизма понятие “тоталитарной демократии” так же важно как и понятие “тоталитарной автократии”.
Конечно, между партией радикалов и фашистами были и различия, но здесь мы займемся тем, что было между ними общего и с чем как раз была связана их популярность. Я настаиваю, что в межвоенное время большинство французов было согласно с фашистами по следующему ряду позиций.
Первая позиция. Марксизм вообще - это плохо, и в частности коммунизм - это зло. Лидер фашистской “Народной партии” Жак Дорио говорил в 1938г.: “Наша политика проста: мы призываем французов объединиться против марксизма. Мы хотим очистить Францию от агентов Москвы”.
Вторая позиция. Марксистская доктрина классовой борьбы зловредна, а либеральная и консервативная доктрина классового согласия - благодетельна. Для Марселя Деа, главы фашистского движения “Национальное собрание французского народа” в этом и состояла сущность тоталитаризма. В 1942г. он говорил: “тоталитаризм - это согласие. примирение”. К этому проекту присоединялся Пьер Тэттанже, лидер движения “Молодые патриоты”, хотя он исключал из национального “согласия” коммунистов.
Эта дискриминация коммунистов дополнялась дискриминацией профсоюзов. Риторика фашистского “социализма” была часто революционной, но его реальные воззрения были реакционными. Матиньонские соглашения 1936г. были торжеством центризма. Они были даже более популярны в среде мелкого, а не крупного бизнеса. Это указывает на то, что фашизм действительно был политически магистральным движением. Также вполне магистральным  был другой лозунг французских фашистов: открыть путь наверх наиболее энергичным индивидам. Жорж Валуа из движения “Пучок”, вторя другим фашистам и продолжая якобинскую и наполеонистскую традицию, декларировал: “Таланту - возможность карьеры”.
Третья позиция. Крупный бизнес и экономический модернизм - плохо, а малый бизнес и экономический традиционализм - хорошо. С позиций фашистского “социализма” атаковался большой бизнес или “капитализм” и защищался мелкий бизнес и средний класс вообще и собственник-крестьянин в частности. В 1938г. Дорио сокрушался по поводу разорения средних слоев высокими налогами, а в 1942г. Деа декларировал, что “спасение наших средних классов должно стать самой достойной и самой главной целью Национальной революции. Вот что для них означает социализм. Тут мы страшно далеки от марксистского вздора насчет неизбежной концентрации производства на больших предприятиях и искоренения мелкого производителя; марксисты хотят превратить его в зарплатный класс”. Ранние фашисты-социалисты вроде Жоржа Валуа или Пьера Тэттанже в 20-е годы сражались против инфляции и обильных государственных расходов, за сбалансированный бюджет и сильный франк - куда уж центричнее. “Народная французская партия” декларировала в 1936г.: “Мы будем защищать интересы всех, чья деятельность составляет традиционный элемент социального равновесия во Франции”. Более центристскую позицию трудно найти.
Четвертая позиция. Национализм - хорошо, интернационализм (даже фашистский) - плохо. Ведущий интеллектуал Народной французской партии (партии Дорио) Пьер Дрие ля Рошель подчеркивал в 1937г., что приход к власти во Франции французских фашистов должен усилить Францию против Германии, против немецких фашистов. Нет сомнений, что большинство французов были с этим совершенно согласны, так же как они были согласны с лозунгом Огненного креста, а впоследстие и режима Виши  “Родина - Семья - Труд”. 
Пятая позиция. Французский колониализм в Северной Африке и Индокитае - хороший колониализм.
Шестая позиция. Традиционное разделение функций между мужчиной и женщиной - хорошо, а эмансипация француженки - угроза традиционной морали французского общества.
Седьмая позиция. Французские евреи - не настоящие французы. Интересно, что вплоть до 1967г. почти половина французов (по опросу) была согласна с де Голлем, что евреи “элитарный народ, самоуверенный и склонный доминировать” и что это “время от времени в некоторых странах провоцировало, или лучше сказать, вызывало недоброжелательный протест”. Этот же опрос показал, что 17% французов считают, что евреи не настоящие французы, а в 1946г. так считали 46% французов.
В виду всего этого не следует удивляться тому, что Дрие ля Рошель назвал Жака Дорио настоящим центристом, добавив, впрочем, что он “силовой”(violent) центрист. Это означало, что он хочет добиться авторитарными методами всего того, чего Радикальная партия расчитывала добиться либеральными методами. Для Дрие французский радикализм был тоже фашизм, разновидность фашизма, устаревшая и парламентарная. Дрие писал так: “Необходимо заменить этот старый фашизм другим. Это должен быть не более чем новый радикализм, новое движение мелкой буржуазии, дисциплинированной и организованной в новую партию. Эта партия должна найти себе место между большим капиталом, крестьянством и рабочим классом. Используя насилие (terror) и власть (authority) она подчинит их интересы старой программе в обновленном виде”.
Вызывает восхищение способность Радикальной партии обезвредить своего конкурента. После 1940г. Пьер Лаваль пытался в условиях режима Виши это продолжать, но тут уже было неясно, кто кооптирует кого. Идеология французских фашистов в 20-х и 30-х годах была, конечно, тоталитарной. Но она была, по меньшей мере в некоторых аспектах, в той же мере и демократической.
Пояснения. К эссе Р.Соуси уместно сделать некоторые пояснения. Понятие “тоталитаризм” в этом эссе близко к “авторитарному правлению от имени большинства”. Далеко не все поклонники этого понятия будут таким употреблением довольны. Строго говоря, Р.Соуси мог пользоваться только понятием “фашизм”, а от понятия “тоталитаризм” вообще отказаться. Оно здесь не обязательно, но переводчик не решился выбросить его из чужого, как никак, текста. Матиньонcкие соглашения 1936г. - национальный трудовой контракт между работодателями и трудящимися. Жак Дорио и Марсель Деа были, между прочим, ренегаты из компартии.