Для очередного номера журнала
«Неприкосновенный запас» (Из-во НЛО) я написал заметку о перспективах ислама в
Европе. В ней я варьирую эту тему, сравнивая футурологические романы
Г.К.Честертона, Энтони Берджеса и Мишеля Ульбека. Здесь я воспроизвожу две старых
заметки на ту же тему. Первая заметка публикуется по-русски и по-английски.
Английский текст уже опубликован в этом блоге отдельно.
АЛЕКСАНДР КУСТАРЁВ
ИСЛАМ КАК СВЕТЛОЕ
БУДУЩЕЕ вариант ПАРОЛЬ «ХРИСЛАМ»
Первоначально
опубликован в еженедельнике «Новое время» 30.07.2002
Призрак бродит по Европе. Укрепляйте блиндажи,
нынче будут грабежи. Нажимая на курок, впереди толпы – пророк. Так нас пугают
джихадом и десантами самоубийц. Эта опасность, надо думать, сильно
преувеличена. Но вот другой вариант. Прекращайте кутежи, надевайте паранджи.
Это уже более выероятно.
Предстоит ли нам исламизация? Дурацкий вопрос?
Никак нет. Люди с воображением, способные чувствовать атмосферу постмодернизма,
вообще не должны бы отвергать с порога какой бы то ни было разворот истории.
Воистину, нет ничего невозможного. Пусть эта максима придаст нам смелости,
возьмём быка за рога и поразмышляем о перспективах ислама. Сперва посмотрим,
каковы вообще перспективы религиозного сознания в эпоху глобализации, новой экономики и постмодерна. А затем конкретно займёмся
исламом.
Перспективы религии надо оценивать в связи с новым
витком социального расслоения в мире. Это теперь глобальный процесс, и речь
идёт о так называемой «новой бедноте». Происходит то, что в своё время
предвидел Маркс, когда говорил об «абсолютном обнищании». В его время и
несколько позже эта знаменитая теорема не оправдалась и подверглась намешкам.
Но на самом деле тенденция к абсолютному обнищанию вполне реальна. Время от
времени она оживляется и каждый раз может дойти до крайности, если её не
перекроет что-нибудь другое. Есть все основания полагать, что нынешний виток
абсолютного обнищания намного внушительнее, чем предыдущий. В конце ХХ века
почти 1 млдрд, населения за 20 лет понизил свой уровень жизни. То есть,
попросту говоря, этот миллиард сегодня потребляет меньше, чем вчера; даже ест
меньше и соответственно вымирает быстрее. Подчеркнём для невнимательных
читателей: это абсолютное обнищание, а не относительное. Я уже не говорю о том,
что и относительное обнищание будет скоро выглядеть очень не безобидно. Если
женщины на Севере будут до ста лет выглядеть как Джоан Коллинз или Алла
Пугачёва, а мусульманки будут терять форму, скажем, к семидесяти годам, то
чувства по этому поводу будут, надо полагать, не слабые.
Допустим, что и на этот раз в конце концов
обсолютное обнищание будет остановлено, как это было в Европе и Северной
Америке в середине ХХ века. Но в любом случае этот виток может продлиться
значительно дольше, чем предыдущий, может быть, пару столетий, а это уже
отрезок времени, способный вместить весьма длительные культурные трансформации,
например, возвращение религии.
Религия, как известно, это опиум народа и всегда
утешала несчастных и слабых в их земных
горестях и лишениях. Религия – мировоззрение бедных и отверженных (мизераблей).
Секулярные интеллектуалы привыкли считать, что религия это нечто средневековое.
Это верно. Европейское средневековье было не просто религиозным, а религиозно
экзальтированным. Визионерски религиозным. В Средние века, говорят, масса людей
глубоко лично переживали «общение» с главными персонажами христианской
мифологии, даже «воочию» видели их. Новейшие гипотезы предполагают, что эта
экзальтация и видения были «голодными галлюцинациями», иногда поражавшими целые
деревни.
Но если вы отбрасываете или запираете миллиарды
людей в средневековье, надо ли удивляться, что они обращаются к испытанному
способу сохранить себе душевный комфорт, культивируя в себе всякого рода
компенсаторные верования. Итак, обнищание создаёт благоприятную перспективу для
экспансии религии. Ну, а теперь перейдём к исламу.
Новые обстоятельства дают второе дыхание исламу
там, где он и так господствует. В зоне ислама живут более 1 млрд. человек. Для
большинства из них ислам просто привычен и не более того. Но в пограничной зоне
бушует экзальтированный ислам. Отчужденная исламская интеллигенция разрывается
между двумя мирами. Когда вестернизация и секуляризация не приносит
мусульманину жизненного успеха, он становится мусульманином вдвойне и, главное,
начинает придавать своему мусульманству героический и романтический смысл. Для
него аффектированный ислам становится инструментом агрессивной
самоидентификации. Оборонительное стремление настоять на себе всегда потом
переходит в прозелитизм и экспансию.
Парадоксально, но этот революционный синдром
приводит фундаменталистов к неоформленному, но вполне функциональному союзу с
властными элитами в исламских обществах. Последние заинтересованы в том, чтобы
народ остался в религиозно-наркотическом тумане. Так им легче управлять.
Революционная агрессия в исламском мире оказывается религиозно стилизована и
направлена в сторону Запада, а у себя дома с помощью религиозного дурмана народ держат в ежовых рукавицах богопослушания
(«ислам» и означает «покорность») и шариата. Так, повидимому, обстоит дело во
всех исламских странах от Саудовской Аравии с её реликтовым монархическим
режимом до квази-секулярного Ирака.
Но можно рискнуть и предположить, что ислам имеет
неплохие шансы подмять под себя и не-исламские зоны. Даже в Европе. Прежде
всего полезно помнить, что ислам в некотором смысле европейская религия.
Остаётся исторический исламский клин на юго-востоке Европы – Турция, Албания,
Босния, Болгария, не говоря уже о российском Кавказе и Поволжье. Сюда же,
вероятно, уместно отнести Левант и по крайней мере большие города Магриба.
Но, конечно, гораздо важнее иммигранты-мусульмане.
Их много во всех крупных городах Европы, где возникают специфические версии
евро-ислама. Здесь мы видим как наиболее воинствующих фундаменталистов, так и,
наоборот, наиболее склонных к компромиссам модернистов. Надо думать, что если
речь идёт об исламизации Европы, то главными её агентами оказываются именно
они. Исламизация главным образом связана с самой иммиграцией и большим
естественным простом населения в мусульманской общине. Но, конечно, наибольшее
любопытство у нас должно вызывать конвертирование (обращение) христан в ислам.
Этот процесс не назовёшь массовым, но он и не равен нулю. В Британии за
последние 20 лет 10-20 тыcяч человек стали ренегатами. В США, говорят только за
два месяца после 11 сентября в ислам обратились 34 человек, в основном
афро-американцы.
Подавляющее большинство обращенцев женщины,
вышедшие замуж за мусульман. Для Германии это соотношение составляет 4 к 1.
Этот конформно-оппортунистический вариант вряд ли сам по себе способен
превратить Европу в мусульманский регион, но он создаёт некоторый прецедент, на
который могут опираться прапагандисты ислама.
Другой отряд потенциальных ренегатов всякого рода
люмпены. Эти вообще всегда были мишенью любых прозелитствующих конфессий. До
сих пор в Европе главными ловцами душ были иеговисты, муниты и новейшие
сконструированные (вроде сайентологов) авторитарные христианские секты и
церкви, а вот теперь к ним добавились мусульмане. Оказалось, например, что
мусульманские вербовщики очень активны в английских тюрьмах. В тюрьме был
обращён злополучный Ричард Рид (пронесший взрывчатку на самолёт в ботинке).
Количественно гораздо менее ощутима другая группа
ренегатов, но она имеет харизматическое значение. Это – молодые представители
интеллигенции. Тут есть несколько ярких примеров. Например, Джо-Ахмед Добсон –
сын бывшего крупного лейбористского министра Фрэнка Добсона. Другое громкое имя
среди новых мусульман сын бывшего генерального директора БиБиСи Джона Бёрта
Джонатан. В ислам также обратились дети лорда Скотта, известного тем, что он
возглавлял комиссию по расследованию дела о продаже британского оружия Ираку
накануне войны в Заливе. В университетах есть несколько специалистов по исламу,
принявших ислам.
Проповедники ислама особенно гордятся несколькими
яркими приобретениями. Самый, пожалуй, знаменитый ренегат в мире был уже ныне
покойный Мухаммед Асад. Он родился во Львове как Леопольд Вайс, в конце 20-х
годов жил как журналист в Германии, а потом неожиданно принял ислам и добился
высокого положения как улем. Верхом его карьеры было представительство
Пакистана в ООН.
Из недавних сенсаций наиболее причудливыми кажутся
случай итальянского посла в Саудовской Аравии и знаменитого ныне в кино Уилла
Смита. Ну и, конечно, все знают Мухаммеда Али (Кассиус Клэй) или поп-звезду
Юсефа Ислама (Кэт Стивенс)
Среди нескольких десятков не простых христиан, а
духовных лиц фигурируют пятидесятники, иеговисты, методисты, лютеране, католики
и православные (архиерей Вячеслав Полозин)
Я вовсе не собираюсь кого-то убеждать, что
предстоит массовое ренегатство европейцев в ислам, но рискну предположить, что
ислам может быть более привлекателен, чем христианство, для тех, кто родился и
вырос в атмосфере атеизма и агностицизма
и теперь помышляет о том, чтобы вновь обрести высокую веру, или хотя бы
примкнуть к общине, где у него будет такая иллюзия. Ислам так же может
показаться удобным для политических элит в поисках более эффективного
управления массами. С них и начнём.
Европейский консерватизм в комбинации с мёртвым
христианством не работает. Кризис христанско-демократических партий необратим
(о чём мне уже доводилось писать в «Новом времени»). В Британии тори при
Маргарет Татчер совсем разругались с англиканской церковью. Если уж
консерватизм и будет себе искать партнёра, то удобнее ислама не придумаешь.
Эта возможность, хотя и в травестированной форме,
всплывала уже однажды в романе Честертона «Перелётный кабак». Я не мог найти
его на английском языке. Сейчас его читают, похоже, только в России. Там,
видно, был указ любить Честертона. Как его читают русские, мне совершенно
непонятно, потому что роман на самом деле мало вразумителен и перенасыщен
современными Честертону местными колористическими деталями, которых русский
глаз не берёт, да и не надо. Но так или иначе, я могу привести несколько цитат,
не утруждая себя переводом. Вот они:
«,,,мы должны всеми силами оберегать устои семьи и
брака...мы хотим, чтобы столь почтенные установления как мусульманская семья сохранились
в неприкосновенности...Неужели мы ничем не обязаны воздержанию доблестного
племени, отвергшего ядовитую прелесть вина?...наши западные народы помогли
исламу понять ценность мира и порядка. Не в праве ли мы сказать, что ислам
одарит нас миром в тысячах домов и побудит стряхнуть наваждение, исказившее и
окрасившее безумием добродетели Запада? (слабость к спиртному – А.К.)». Итак:
ислам благоприятен для семейной жизни и отучает от пьянства.
Кроме того, ислам увлекает нас на путь
вегетариантсва. Не грубо, и не доктринально. Он не запрещает мяса, но делает
шаг в этом направлении. И при этом он наследует христианству: «Я, как и
мусульмане, высоко ценю мифический или реальный образ основателя христианства и
не сомневаюсь, что несообразная и неприятная притча о свиньях, прыгнувших в
море, - лишь аллегория, означающая, что основатель этот понял простую истину:
злой дух обитает в животных, искушающих нас пожрать их.» Запрет есть свинину,
оказывается, «...удачно иллюстрирует идею последовательности, как и отношение
ислама к вину. Оно подтверждает принцип, который я назвал принципом полумесяца,
- постепенное стремление к бесконечному совершенству.»
Эти достоинства ислама обобщаются так:
«мусульманство в определённом смысле религия прогресса. Это настолько противоречит
и научной традиции, и общественному мнению, что я не удивлюсь и не вознегодую, если англичане согласятся с этим
нескоро...». Представители народа в романе (англичане и ирландцы) не
соглашаются и всячески саботируют новшества, вводимые в английский образ жизни
центральным персонажем по имени Филип Айвивуд – политик из аристократов. Они
подозревают его в том, что он собрался объединить христианство и ислам, что
будет называться «хрислам». Сам же Филип Айвивуд так поясняет свою философию:
«В нашу эпоху люди всё глубже понимают, что разные религии таят разные
сокровища». Очень современно – синтез религий и мультикультурализм.
Честертон свой персонаж придумал для смеха. Его
роман «Перелётный кабак» посвящён не столько опасности ислама, сколько угрозе
исчезновения «старой весёлой Англии» (old merry England), которую он так любил. Но теперь сам принц Чарлз в заботах о сохранении
старины (или возвращении к ней) и сельского ландшафта склоняется к некоторым
элементам зелёного консервационизма. И он же демонстрирует свой искренний и
глубокий интерес к исламу (цвет ислама – зелёный). Как монарх он и должен
морально покровительствовать всем своим подданным, но поведение будущего главы
англиканской церкви не просто дань монаршей дипломатии. Оно более многозначительно.
Христианские фундаменталисты в Америке вроде бы
злейшие враги ислама. Но нашлись среди них такие, кто после 11 сентября
объявил, что Америке досталось поделом за то, что она впадает в пучину греха.
Чем фундаментальнее христианство и ислам, тем они ближе друг другу. Одним
словом, хрислам.
Несовместимость ислама с модерном вроде бы
считается доказанной. Но дело ведь в том, что европоцентристское представление
о модерне сегодня уже не кажется бесспорным. Образ «второго модерна» гораздо
более расплывчат. Альтернативные проекты модерна придают (во всяком случае на
словах) большее значение «духовной» компоненте жизни, демонстрируя некоторое
высокомерное пренебрежение к материальным благам и комфорту. Они реабилитируют
некоторые стороны образа жизни, которые мы уже привыкли считать архаичными. И
они делают возможным комбинирование
культурных элементов, что ещё недавно считалось совершенно невозможным,
поскольку каждая культура, дескать, органично-целостна и отторгает чуждые
элементы. Это оказывается предрассудком. В потребительском обществе любой
«культурный пакет» возможен. Более того, гибридные культуры становятся всё
более популярны. Их поощряет крупный культур-капитал. Ему это выгодно. Опять –
хрислам.
Но это не всё. Ислам поможет снять некоторые
проблемы, с которыми секулярно-эгалитарное общество справиться не может, кроме
как пожертвовав тем или другим, а то и всем вместе. Например, грядёт проблема
массовой безработицы. Ислам сильно облегчит решение этой проблемы, запарев
женщин обратно в семью. Это ведь удобно-легитимный способ почти вдвое сократить
число тех, кому теперь приходится обеспечивать право на труд.
Ислам поможет вернуться к семье как более
независимой и замкнутой хозяйственной ячейке. Это поможет ликвидировать
социалистически-национальный вэлфэр, к чему так и так дело идёт. Одновременно
оживится и естественный прирост населения. Это, впрочем, палка о двух концах.
Сейчас никто не знает, нужно нам больше населения или меньше. Вымирать,
впрочем, не хотел бы никто. Это означало бы вытеснение коренного населения
Севера не просто пришельцами с Юга, но ещё и иноверцами. Да сверх того
враждебно настроенными.
Всё это вполне устраивает лево-правый популистский
центризм, почти полностью теперь занимающий политическую сцену в Европе. Он
очень нуждается в клерикальном
элементе, и, как я уже заметил, христианство уже не в состоянии его обеспечить.
Христианство скомпрометировало себя уступками науке, медицине и слабому полу.
Наследники честертоновского Филипа Айвивуда делают
всё, чтобы задобрить мусульманские меньшинства в европейских странах. Отчасти
потому, что боятся отчуждения и революционизации мусульманского меньшинства,
особенно в условиях, когда оно имеет шансы сильно вырасти за счёт иммиграции и
новообращенства столь же отчуждённой «новой бедноты». Отчасти потому, что
нуждаются в арабских деньгах (картину христианских церквей, продаваемых под
мечети нарисовал в своё время Антони Бёрджес в трагикомической экстраваганце
под названием «1985» - очевидный парафраз «1984», дескать не какого-то
тоталитаризма, а ислама надо бояться). Отчасти же здесь просматривается
готовность к своей исторической судьбе. Стратегия мультикультуры на самом деле
пораженческая. Интересно, что её
настойчиво проводят политические элиты. Народ, как и в романе Честертона,
сопротивляется.
Тут самое время вспомнить древний Рим. Империя
очень долго сопротивлялась христианам и не просто сопротивлялась, но и пыталась
их сживать со света. Просвященному и урбанизированному язычески-атеистическиму
патрицианству христианство казалось порождением диких и нищих масс, бунтом
бездомных плебеев против цивилизации. И что же? Как говорил скептически
настроенный русский поэт, «ты был ли, гордый Рим?»
Сходство с гордым Римом накануне капитуляции перед
восточным (!)революционным и компенсаторным христианством подчёркивается ещё и
нынешней волной иусульманских самоубийств, сильно напоминающих мазохистскую
жертвенность ранних христиан, бросающих вызов имперскому высокомерию Рима.
Итак, исламизация зоны христианства как
историческая перспектива - не совсем невероятная вещь. Если Северу всё-таки
суждена попятная клерикализация жизни (назовите это «религиозным возрождением»,
если вам так больше нравится), то вовсе не исключено, что историческая
инициатива перейдёт от христианства к исламу. Реальность
такой перспективы у многих вызовет инстинктивное отторжение как полный абсурд.
Это, конечно, не очевидная перспектива, но это и не абсурд.
Между прочим, не исключено, что только с
исламизацией Европы удастся погасить революционизацию ислама. Сегодня ислам –
религия сопротивления. Даже если удастся подавить исламский терроризм, что на
самом деле вполне возможно, ислам остаётся главной силой антимодернизации.
Попытки сконструировать смягчённые формы ислама, адекватные секулярно-западному
образу жизни, пока остаются безуспешными.
Ссылки на христианство, которому якобы удалась модернистская
трансфорация, вводят в заблуждение. Ничего христианству не удалось. Нынешнее
христианство, сдающее позиции одну за другой, находится в глубоком упадке и
полностью утратило влияние в обществе. Сильное христианство средневековья было
не модернизировано, а устранено. Вспышка христианского фундаментализма в рамках
религиозного диссидентсва и реформации была отчасти агонией, а отчасти
парадоксальным переходом (первым шагом) к секуляризации. Так произошло, потому
что в западном обществе были силы, способные отказаться от религии.
Подобного потенциала секуляризации в коренной зоне
ислама нет даже сейчас, и неясно, возникнет ли он в заколдованном кругу
ментальной и экономической архаики. Но вот если бы мусульмаными стали
постсекулярные европейцы, тогда был бы совсем другой коленкор. Ведь христинство преобразовали до неузнаваемости
не первоначальные христиане, а те, кто у них христианство заимствовал или даже
украл. Чтобы вывернуть наизнанку ислам, его надо украсть.
Тут, похоже, действует правило. Сперва христиане
украли Библию у евреев. Потом Рим украл христианство у самих христиан. Кто
следующий?
Я ничего не предсказываю. Я только пытаюсь
вообразить логику возможного процесса. С полумесяцем в зубах впереди Исус
аллах. Пароль: хрислам! Ответ: Христос акбар!
Alexander Kustarev
The
Password is “Chrislam”
First published: Novoye
Vremya (New Times, Moscow) 30.07.2002
“There’s a spectre haunting Europe:
It’s
coming, there’s
no way to cure it -
Man
the guns, take up your weapons;
The
prophet’s
coming in our direction.”
These are the kinds of terrifying symbols
that we see when we imagine the terrorist threat and the Jihad. One suspects
that the danger is highly exaggerated. But here’s a more likely version:
“It’s time to stop the drunken orgies –
Put
on a burka, you’ll
look gorgeous.”
(the
verses are paraphrased quotations from Alexander Blok’s poem“Twelve”)
Is our society becoming islamicised? And
is this a stupid question? Far from it. No one with a reasonable imagination,
capable of an understanding of the post-modern world, should dismiss any kind
of historical development out of hand.
The future of religion needs to be
examined in the light of the new direction in which social castes are moving in
today’s
world. And this is indeed a global process, one that involves the so-called ‘new
poverty’.
We are seeing something that, in his day, Marx referred to as‘complete
impoverishment’.
While he was alive –
and for some time after his death – this famous postulation failed to
manifest itself in reality and was widely derided. The movement of society to
total poverty is, however, a perfectly real tendency. From time to time it
emerges anew and, each time, has the potential to continue to its ultimate
conclusion –
unless it is overtaken by something else. There is every reason to believe that
this time around the movement towards total poverty is considerably more
significant that its previous incarnation. By the end of the 20th
century, the standard of living of almost a billion people had been falling for
over 20 years. Put simply, there are a billion people consuming less today than
they did yesterday–
even eating less and, consequently, dying earlier. For those of you knot paying
attention, I’ll
say it again: we are talking here about complete and total poverty, not
relative levels of impoverishment. Not to mention the fact that relative
poverty is very soon going to look considerably more serious. If Northern
(Western) women are going to get to the age of 100 still looking like Joan
Collins, while Muslim women lose their looks at a much earlier age – say, at
70 –
then the expectation is that people are going to have something to say on the
matter.
Let’s assume for the sake of argument that this
time around the process of total impoverishment will be halted, as it was in
Europe and North America in the middle of the 20th century. Even if
this does happen, this particular historical strain is likely to go on for
longer, for a couple of centuries even – a period of time in which some profound
and long-term cultural changes can take place, the return of religion among
them.
Religion, as we all know, is the opium of
the people and has always been a source of consolation to the miserable and
week in their earthly sufferings and privations. Religion is the glass through
which the poor and rejected view the world. Secular intellectuals have always
tended to see religion as something medieval – and that is true in a sense. The
medieval period of European history was not merely a religious time, but a time
of exalted religiousness. A time of ecstatic visions. It’s said
that in medieval times many people actively experienced ‘interaction’ with
the main characters of Christian mythology, even ‘saw’ them before their very eyes. The latest
theory is that these ecstatic visions were in fact hallucinations brought on by
hunger –
at times affecting entire villages.
So if you force people back into a
medieval way of life, imprisoning them there, you should not be surprised that
they turn to a tried and tested means of retaining some level of spiritual
comfort and cultivate all manner of compensatory beliefs. There is no question
that impoverishment creates a most fertile set
of circumstances for the expansion of religion. Bearing that in mind, let’s talk
specifically about Islam.
A circumstances change, Islam is given a
new lease of life even in those areas where it is already well established.
There are over a billion people living in the Islamic world. For the majority
of them, their religion is nothing more than a force of habit. On the
periphery, however, a more militant form of Islam is taking root. And the
alienated Islamic intelligentsia is torn between these two worlds. When neither
westernisation nor secularisation manage to improve a Muslim’s life,
his religion begins to play a more central role in his existence - moreover, he
ascribes a heroic and romantic character to this religion. His defensive desire
to prove his point always spills over into an urge to proselytise and convert.
Paradoxically, this revolutionary impulse
creates an informal but fully functional and mutually beneficial relationship
throughout the Islamic world between fundamentalists and the governing elites.
The latter are interested in keeping the population in a state of hypnotic
religious fervour- this makes them easier to rule. Revolutionary aggression
within the Islamic world is predominantly religious in nature and is directed
at the West; meanwhile at home the populace is firmly held in the tight grip of
a religious daze based on obedience to God (the definition of “Islam” is,
after all,“obedience”??) and
sharia law.
Neither would it be going too far to
suggest that Islam is capable of exerting its power in non-Muslim areas - even
in Europe. In the first place, it is useful to remember that Islam is, in some
senses, a European religion. There is still a strong Islamic presence in
southeastern Europe: Turkey, Albania, Bosnia - not to mention the Russian
Caucasus and the Volga region. It would also be appropriate to include the
Levant in this geographical sweep, as well as the larger cites of Magrib.
Much more significant, of course, is the
influence of Muslim émigrés. There are a great number of them living in the
capitals of Europe and in these cities we see the emergence of a new kind of
Euro-Islam -one that includes the most belligerent fundamentalists as well as
the most moderate of modernisers. It would seem that, in the context of the
Islamisation of Europe, it is these people who are driving the change. In the
main, Islamisation is a process based on immigration and the markedly higher
natural population growth within Muslim communities. Although we ourselves are
endlessly fascinated by the numbers of Christians who are converting to Islam
-this is not a mass movement as such, but neither is it negligible. In Britain,
the last two decades have seen somewhere in the region of 10-20,000 people
converting. And they say that in the US, there were over 34,000 people - mostly
African Americans - moving over to Islam in the two months after the September
11th attacks.
The great majority of converts to Islam
are women who have married Muslim men. In Germany the ration currently stands
at 4:1. This tendency alone is probably not enough to turn Europe into a Muslim
stronghold, but it sets a certain precedent that can be used by Islam’s
propagandists.
Another source of potential converts is
the ever-present uneducated working class. This class has always proved fertile
ground for the religious proselytisers of this world. Until recently, it was
the Jehovah’s
Witnesses who were after our European souls, as well as the Moonies and various
newfangled philosophies in the Scientology vein, and all manner of serious
Christian sects and churches - and now Muslims have joined their number. It
appears, for example, that Muslim agitators are very active in British prisons.
The unfortunate shoe bomber Richard Reid was recruited in precisely these
circumstances.
Far smaller in number but significant in
terms of their influential nature are the younger members of the intelligentsia
who convert to the Muslim faith. There are several examples that stand out in
this sphere: Joe-Ahmed Dobson, for example, the son of former British Cabinet
Minister Frank Dobson. Another big name among those newly crossing over to the
faith of Mohammed is the son of the former Director General of the BBC John
Birt - Jonathan. Likewise, the children of Lord Scott have also converted to
Islam - he is best known for his role as the head of the commission set up to
investigate the Arms to Iraq scandal that blew up just before the Gulf War. And
there are considerable numbers of university lecturers specialising in Islam
who have taken up the faith.
Islam’s supporters are especially proud of
certain star conversions: perhaps the most famous of these was the now deceased
Muhammad Assad. Born Leopold Weiss in Lvov, Ukraine, he was working as a
journalist at the end of the 1920s when he suddenly took the Islamic faith
-going on to reach the heights of the religious hierarchy. His most influential
position was as Pakistan’s representative in the UN.
And of the more recent sensational
conversions, among the more curious are the examples of the Italian ambassador
to Saudi Arabia and the film star Will Smith. Not to mention, of course, the
legendary cases of Mohammed Ali (Cassius Clay) and Yusuf Islam (Cat Stevens).
It is not at all my intention to try to
convince anyone that we are about to see a massive trend among Europeans
converting to Islam - but I will go so far as to suggest that Islam may appear
a more attractive option than Christianity to those born and brought up in a
predominantly atheistic/agnostic atmosphere and now looking for a faith, a
sense of belonging. And Islam may present itself to the powers that be as an
ideal means of subjugating the masses. Let’s begin with them.
Family life according to Chesterton
The combination of European conservatism
and defunct Christianity is not working. The crisis that Christian-democratic
political parties are experiencing is irreversible. Under Margaret Thatcher,
the Tories broke with the Anglican Church once and for all. So, if the
Conservatives are looking for a new partner, they couldn’t find a
better one than Islam.
This possibility was once described -
albeit in an utterly perverted form - in Chesterton’s novel, “The Flying Inn.” The book is very popular in Russia to
this day, although I am hard pressed to see how the Russian reader can
understand it adequately, given that it contains so many details and concepts
specific to the England of Chesterton’s time. They are simply foreign to the
Russian ear. This in itself is perfectly natural. There are some passages that
should be comprehensible, however.
“We must
do everything we can to maintain the structure of marriage and family ... we
want to retain and safeguard admirable Muslim structures, such as the strong
family unit …
Surely we owe something to the valiant tribe that has turned its back on the
poisons of wine? …
Our Western ways have taught Islam the value of peace and order. Is it not true
to say that Islam can also grant our society peace and freedom from the madness
that has perverted its virtues?” (a weakness for liquor? AK) To sum up:
Islam is conducive to married life and rids us of our drinking habit.
Furthermore, Islam directs us towards a
vegetarian diet. It doesn’t forbid the consumption of meat per se,
but it does take a small step in that direction. And on top of everything else,
it follows directly on from the Christian tradition. “I shall always give a high place, as
Islam has always given a high place, to that figure, mythical or no, which we
find presiding over the foundations of Christianity. I cannot doubt that the
fable, incredible and revolting otherwise, which records the rush of swine into
the sea, was an allegory of his early realization that a spirit, evil indeed,
does reside in all animals in so far as they tempt us to devour them.” The law
that forbids the eating of pork is, apparently “…as excellent an example of [Islam’s]
special mode of progressive purification as the more popular example of its
attitude towards drink. For it illustrates that principle which I have ventured
to call the principle of the Crescent: the principle of perpetual growth
towards an implied and infinite perfection.”
The benefits of Islam can be summed up
thus: “I
affirmed or implied the view that the religion of Mahomet was, in a peculiar
sense, a religion of progress. This is so contrary, not only to historical
convention but to common platitude, that I shall find no ground wither of
surprise or censure if it takes a perceptible time before it sinks into the
mind of the English public.” The representatives of the “masses” in
Chesterton’s
novel (both English and Irish) are constantly struggling against and trying to
sabotage the new-fangled ideas that the main protagonist – the
aristocratic Phillip Ivywood – introduces into their daily lives. hey
suspect him of trying to bring about the merger of Islam and Christianity:
Chrislam. Phillip Ivywood himself explains his position thus: “Ours is
an age when man come more and more to see that the creeds hold treasures for
each other, that each religion has a secret for its neighbour, that faith unto
faith uttereth speech and church unto church showeth knowledge.”
Chesterton dreamed up this character as a
figure of fun. “The
Flying Inn”
is intended not so much as a warning about the dangers of Islam, as of the
threatened disappearance of the “merry old England” that he loved so dearly. But these days
we even see Prince Charles displaying certain“green”, conservationist tendencies in his
desire to preserve (or return to) an ancient, pastoral way of life. And he
himself often expresses his sincere and deep interest in Islam (as we know -
the colour of Islam is green). Of course, it is part of his role as a public
figure to sympathise with all of his subjects, but the behaviour of someone
who, in the not too distant future, will lead the Church of England goes beyond
his regal duties, and has wide implications.
American Christian fundamentalists would
seem to be Islam’s
greatest enemies. But there were those among them who declared that the
September 11th attacks were the direct result of the country’s
descent into sin. In fact, the more fundamentalist Christianity and Islam
become, the more they come to resemble one another. In a word: Chrislam.
The assumption is that Islam’s
incompatibility with modern life has been proved. The problem is that the
euro-centric concept of what constitutes modern life is no longer taken as
gospel. We now apply a much looser definition to the notion. Alternative
approaches to the problem of modern life tend these days to factor in and place
a greater emphasis on the“spiritual” aspects of existence, thus demonstrating
a somewhat condescending distaste for material goods and bodily comforts. And
in addition, they look to bring certain habits back into fashion that we have
long considered archaic; they also allow for the possibility of combining
certain cultural elements that only recently would have been considered quite
incompatible on the grounds that every culture is organically whole and rejects
foreign elements. But what a preconceived view that turns out to be! In a
consumer society, any “cultural combination” can be
put together on demand. Moreover, such cultural hybrids are becoming more and
more popular, supported as they are by the world’s cultural capital - it’s in the
interests of those who control it. Chrislam, once again.
And that’s not all. Islam can solve certain
problems that cannot be dealt with adequately by human kind without certain
sacrifices (or, ultimately, without sacrificing everything that it holds dear).
Unemployment, for example. Islam can deal easily with this problem by locking
women up at home. This effectively halves the amount of people on the job
market. Islam can also facilitate the return of the family as a
self-sufficient, complete household unit. This will help to eradicate the need
for a state welfare system; this, in fact, is precisely what is happening. And
with all of this will come a natural growth in the population - although this,
in itself, is something of a double-edged sword. No one can say for certain
whether we need population numbers to grow or fall, but neither does anyone
want to become extinct. Here in Europe that would mean the people of the North
being driven out not only by a different race, but by a different religious
movement. And not a friendly one, either.
This suits Europe’s populist left-of-centre (and right-of
centre) parties perfectly well. These centrists desperately need an injection
of theism into their philosophies, and, as we have already seen, Christianity
does not fulfil their requirements. This is because Christianity has become
diluted through the concessions it has made to science, medicine and the fairer
sex
“Where
are you, proud Rome?”
The descendents of Chesterton’s hero,
Philip Ivywood, are doing everything they can to placate the Muslim minorities
living in Europe, partly out of fear that these minorities might feel
ostracised and become revolutionised as a result. This could be a particular
danger because of the growing numbers of new immigrants and converts from the
ranks of the excluded poor that are available to join their ranks. Furthermore,
Arab money is an important factor (Anthony Burgess, in his day, painted a
picture of a society in which Christian churches are sold off to make room for
Mosques in his tragi-comic vision “1985”: an alternative version of “1984”, which
warned that the greatest danger we faced was not totalitarianism but Islam).
And, in part, this placatory stance can be explained by a certain resignation
to historical inevitability. There is something defeatist about the philosophy
of multiculturalism. And what is interesting is that its strongest proponents
are the political elites - the man in the street, just as in Chesterton’s novel,
is vehemently against it.
This would seem to be an appropriate
moment to remember Ancient Rome. The Empire carried out a lengthy struggle with
Christianity - moreover, it actively tried to destroy the religion. For the
enlightened, urban patrician elites, with their semi-pagan secularism,
Christianity was nothing more than an outpouring of the wild, impoverished
masses, and attempt by a lot of homeless plebs to overthrow civilisation. And
then what happened? As a sceptical Russian poet once asked: “Was that
you, proud Rome?”
The correlation with proud Rome - on the
eve of its capitulation before the eastern (!) consolatory revolutionary force
that was Christianity - is further strengthened by this recent wave of Muslim
suicides, which reminds us only too clearly of the masochistic martyrdom that
defined early Christianity and that was intended as a clarion call to the
complacent Empire.
Thus, there is, historically speaking,
nothing that incredible in the idea of the islamisation of the Christian world.
If the North is fated to experience a “second coming” (a preferable term?), there is nothing
to say that it won’t
be Islamic rather than Christian in nature. The very real possibility of such a
thing will no doubt elicit some very negative feelings in some people, who will
dismiss it as an absurdity. There is nothing certain about it, admittedly, but
it is not in the least absurd.
Incidentally, it may only be thought the
islamisation of Europe that revolutionary Islam can be extinguished. Today,
Islam is the religion of protest. Even if we are successful in eradicating the
threat of Islamic terrorism - which in actually fact is perfectly possible
-Islam will remain the foremost anti-modernising force in the world. So far, no
attempt to create a watered-down version of Islam that can fit into the
Western, secular way of life, has met with any success. To see parallels with
Christianity - in the way that it apparently managed to go through the
modernisation process - leads only to confusion. In actual fact, Christianity
never succeeded in transforming itself - in today’s world, having compromised its
principles one by one, Christianity is a spent force and has totally lost any
influence over society that it once had. The powerful Christianity that held
such sway in medieval times was not modernised: it was sidelined. The Christian
fundamentalism that sprung up during and after the reformation as a form of
religious dissent can be seen as part of the death throes of the religion -an
interim phase that was, paradoxically, the first step to secularisation. And
all of this occurred because western society contained elements that were
capable of rejecting religion altogether.
Even in our times, there is no such
potential for secularisation in the Islamic world, and it is hard to see what
hope there is within the vicious circle of archaic economic and psychological
conditions. However, what if post-secular Europeans became Muslims? That would
be a totally different kettle of fish. After all, Christianity was not altered
out of all recognition by its original founders, but by those who took on the
religion form them - in other words, stole it. In order to turn Islam upside
down, somebody needs to steal it.
It should all follow according to the
historical pattern: first, the Christians stole the Bible from the Jews, then,
the Roman empire took the Christian religion off the Christians - so, who’s next?
I’m not attempting to make any predictions
here. I am just trying to logically extrapolate a possible outcome.
With a crescent in his hand, Christ-Allah
walks through the land.
Password: Chrislam.
Response: Christ Akbar!
АЛЕКСАНДР КУСТАРЕВ
МЕЖДУ ГАРРИ ПОТТЕРОМ И МАГОМЕТОМ
(было изготовлено для сайта АПН, май 2006 года)
Неправдоподобный успех «Кода да Винчи» энергетически
сопоставим с цунами порядочной высоты и нуждается в серьезных объяснениях как
явление природы.
«Код да Винчи» распродан и прочтен в 40 миллионах экземпляров, и эта цифра
продолжает расти. Было замечено, что уже теперь это самая распространенная в
мире книга после Библии. Сопоставление с Библией выглядит многозначительно.
Ведь «Код» это некоторым образом анти-библия. Рим считает, что это подрывная
акция. При этом Рим, делает вид, что он все равно остается неуязвим. Но
это - хорошая мина при плохой игре.
Нет, «Код», конечно, не решающий удар по христианству.
Это скорее некрофильский акт в отношении Бога, который умер, Его можно больше
не бояться.
Читатели «Кода» также при чтении этого комикса
подсознательно радуются тому, что «Код» дает некоторое оправдание их пассивной
безрелигиозности. Это скорее вялая месть вчерашней послушной паствы богу,
которого она предала. Но в отличие от настоящих неверующих (агностиков и
атеистов) эта публика нуждается в оправдании своего безверия и предательства.
«Код да Винчи» дает ей такое оправдание, позволяя думать, что Иисус и его
церковь заслужили предательства. Иисус-то оказывается был жулик, а церковь
преступна.
К этому дело шло давно. Вся мифология «Кода» по частям
была известна и раньше. Церковь ее успешно игнорировала и цензурно подавляла.
Слухи, компрометирующие и подрывающие виликий миф об Иисусе ходили всегда. Их
собрали вместе и упаковали 25 лет назад Бэйджент, Ли и Линкольн в книге
«Святой Грааль - Святая кровь», использовав в качестве оселка одну появившуюся
в 50-е годы во Франции виртуозную и увлекательную фальшивку. Что это была
фальшивка, признал сам ее изготовитель и во Франции это было известно каждому.
Уже книга Бэйджента-Ли-Линкольна была бестселлером и уже
тогда церковь была обеспокоена. Но настоящая лавина началась, когда
издательство «Рандом хаус» выпустило переупаковку (в сущности плагиат) «Святого
Грааля», который оно же издало раньше. Топорно беллетризованный вариант
«Святого Грааля» расширил круг заинтригованных его сюжетом на порядок. Его
успех можно понимать так, что слухи о смерти христианства не были
преувеличенными; скорее, они были преуменьшены.
Последними амбициоозными попытками оживить христианскую
умственно-чувственную субстанцию совершили в середине прошлого века Толкин и и
Клайв Льюис. Им кое-что удалось, но уже в их мифологических фабрикациях был
некоторый троянский конь, из которого вылезла другая субстанция, теперь быстро
заполняющая выморочное пространство подлинно религиозного сознания. Эта
субстанция – магическое сознание. Толкин и Льюис хотели как лучше. Они,
чувствуя куда идет дело и зная человеческую природу, пытались подсунуть народу
еще раз христианство в магической упаковке. Эффект получился обратный.
Магическое сознание олицетворяет не сам «Код да Винчи», а
его главный конкурент на читательском рынке «Гарри Поттер». «Код да Винчи»
только некрофильствует и окончательно расчищает почву для нового. «Гарри
Поттер» идет следом и ставит памятники себе. Вместе они знаменуют наступление,
или, если угодно, возвращение магического сознания……
…..Некоторое время назад один из каналов телевидения
БиБиСи показывал документальный фильм по случаю годовщины трагедии в Беслане. В
этом фильме маленький мальчик рассказывает о своих переживаниях. Когда началась
стрельба, рассказывает он, я закрыл глаза и стал думать: вот сейчас придет
Гарри Поттер со своим плащем, и все это кончится........ Итак, ударим Гарри
Поттером по Басаеву и Усаме! Трах-тибидох-тибидох. Усама падай, ты убит.
Приехали. Пересадка.
Взглянем теперь с пересадочной станции на перспективу из
нее. Но сначала – на ретроспективу нашего пути к ней.
Есть три варианта сознания - магическое, религиозное и
научное. Эволюционно самой первой была магия. Религия следовала за ней как
более сложная и высокая форма сознания. Затем ей на смену приходит еще более
высокая форма сознания - наука. Но верхние этажи сознания не ликвидируют
предыдущие. Они их только подавляют или, как говорил философ Гегель, «снимают».
Они остаются как пережитки и они могут вернуться. Более того, они продолжают
настаивать, что на самом деле они-то и есть самые высокие. Это естественно:
какой же дурак согласится считать, что его сознание низкое. Подавленные и
вернувшиеся формы сознания могут либо полностью вытеснить господствующую, либо
сильно ее коррумпировать.
Европейское сознание, несмотря на поверхностную
христианизацию, вплоть до XVI века оставалось магическим. Только после реформации религия дала ему
настоящий бой. Это была широкая и настойчивая кампания по ликвидации
религиозного ликбеза. Ее начали протестанты-реформаторы с перевода Библии на
этнические языки. Затем к ним присоединилась и католическая церковь, хотя ее
отношение к умственной самостоятельности паствы всегда оставалось скептическим.
Между прочим, судя по тому, что происходит сейчас этот скептицизм имел
серьезные основания.
О большой войне на поприще сознания увлекательно
рассказал английский историк Кит Томас лет 35 назад, и с тех пор этот сюжет уже
основательно разработан.
Общая картина выглядит примерно так. Церковь и
проповедники основательно потеснили магическое сознание в чистом виде, а также
и коррумпированное магией религиозное сознание, что было даже, пожалуй, еще
важней. Но победа религии не была окончательной. У нее из-за спины объявилась
наука и в свою очередь стала теснить религию. И вроде бы почти вытеснила.
Но торжество науки оказалось еще более недолгим. Потеснив
религию, она освободила место не для себя, а для магии. Я не буду сейчас
вдаваться в объяснения, почему человеческому существу гораздо легче усвоить
магию или религию, чем науку. Можно подозревать, что объяснения этому лежат в
структурах мозга или в физиологии - это пока дело очень темное. Можно уповать
на то, что так будет не всегда и наука свое возьмет 2 это тоже дело темное.
Можно думать, что успех магии объясняется неэффективностью педагогических
практик светской школы и неубедительным имиджем официальной церкви и ее
пастырей.
Но так или иначе, магия пока быстро наступает. Это факт.
Факт в Европе. А торжество магии над наукой в России, объявившей себя
«республикой ученых», вообще выглядит гротескно и даже, я бы сказал,
непристойно-порнографически. Какой-то момент казалось, что отступление науки
будет сопровождаться религиозным возрождением. Но не тут-то было.
Стоит обратить внимание на то, что обычно не бросается в
глаза неопытному наблюдателю и чего не хотят замечать сильно индоктринированные
люди. Мы ведь привыкли считать, что близкие родственники это магия и религия, а
наука это совсем другой зверь. Так вот, на самом деле, между наукой и магией
гораздо больше общего, чем принято думать и, может быть даже, больше общего,
чем между магией и религией.
Ибо магия – это и есть наука, протонаука, примитивная
наука. Наука выросла из магии, а не из религии. А наука, широко привитая
обыденному сознанию масс очень быстро испортилась, потеряла качество и
превратилась в то, что научный эстаблишмент именует «паранаука», «лженаука» и
что есть ближайший родственник магии, почти магия.
Паранаука ближе человеческому сердцу, помогает людям
верить тому, что обеспечивает им душевный комфорт. Слабость строгой науки в
том, что она совершенно не нужна для повседневной жизни, а ее дискурс
эмоционально стерилен. Да к тому же еще наука сообщает людя то, что может их
обидеть или испугать. В этом отношении религия гораздо успешнее соперничает с
магией.
Итак, увлекшись идеей просвещения и эмансипации личности
и неосторожно потеснив, если не уничтожив главный барьер против магии –
религию, мы широко открыли ворота магическому сознанию. Популярность Гарри
Поттера указывает на то, что дело зашло уже очень далеко. Это значит, что
возврата, во всяком случае скорого возврата к научному сознанию не будет.
Никакое усиленное преподавание химии в школе не поможет. Компьютерная грамота
тоже к науке не имеет отношения. Наоборот, оперирование компьютером больше
похоже на магию.
Обратимся теперь к перспективе. Что же, так мы теперь и
будем жить в тени колдунов, хилеров, астрологов и шаманов? Или есть какая-то
альтернатива? Из ретроспективы, между прочим, следует, что перетягивание каната
в треугольнике «магия-религия-наука» имеет некоторую цикличность. Нельзя ли
поэтому после полного расцвета магического сознания ожидать некоторого
возвращения религии?
Можно. Но будет ли это христианство? После «Кода да
Винчи» - в высшей степени сомнительно. Повторим еще раз: не потому, что «Код»
нанес такой сильный удар христианству, а потому, что массовое упоение этим
комиксом - пир шакалов и гиен на останках покойного льва. Если и возможно
религиозное возрождение в Европе, то только с помощью другой религии.
Родственной, хотя и не идентичной. Кто тут первый кандидат? Догадаться
нетрудно. Конечно, ислам.
Не берусь категорически утверждать, что именно так и
произойдет. Не буду развивать аргументацию отчасти вполне казуистическую и
научно-занудную. И не буду указывать на первые признаки намечающейся
исламизации Европы – их гораздо больше, чем многие думают.
Но особенно ревностным христианам, которым кажется, что их нежелание стать
иусульманами есть достаточная гарантия того, что это не произойдет, полезно
напомнить одно пикантное обстоятельство. Дело в том, что Иисус под именем Иса -
один из самых почитаемых святых в исламе. И такое впечатление, что мусульмане
отноятся к нему сейчас с гораздо большим пиитетом, чем читатели Гарри Поттера и
уж тем более «Кода да Винчи». Вы слышали что-нибудь об особой
популярности «Кода» в исламских странах?
No comments:
Post a Comment