Каддафи, Мубарак, Асад, Янукович и Арабская весна

Архив еженедельника «Новое время» (2001-2007) чья-та рука устранила из сети. Кому это мешало? Неужели не найдутся библиофилы-энтузиасты для того, чтобы его восстановить, хотя бы частично? Чем только сетевики ни пробавляются, стараясь привлечь к себе внимание. Занялись бы делом.

А теперь к делу.

Такое впечатление, что приходится теперь сожалеть об устранении от власти дома Каддафи и дома Мубарака. В России, насколько я себе представляю, вообще никто не сомневается, что их надо было беречь, а не ликвидировать. Западная общественность тоже склоняется к этому, хотя, может быть не так единодушно и решительно. На Западе только дипломаты и политики, ответственные за принятие решений, упрямо настаивают, что это было «победой демократии». То же относится и дому Саддама Хуссейна, хотя и с некоторыми оговорками. Более смелые еретики готовы распространить это и на Януковича. Кажется, сейчас никто не хочет, чтобы Башара Асада постигла та же судьба что и низвергнутых ближневосточных потентатов.

С этим невозможно не согласиться. Вопрос только в том, как эту позицию аргументировать. Простой довод гласит: любой порядок лучше хаоса. Я не думаю, что это достаточный довод. Хаос может быть лучше порядка, поскольку чреват порядком, тогда как порядок чреват хаосом. Нельзя сказать: плохой порядок (мир) лучше доброго хаоса (войны). Возникавшая на Ближнем востоке монократическая и квазимонархическая государственность, возможно, не была тупиковой и могла развиваться по той же траектории, что и Западная, то есть в сторону конституционной демократии. Но «арабская весна» этот процесс прервала, и все начинается теперь сначала. Я обсуждал эту идею (с некоторым скептицизмом) в журнале «Неприкосновенный запас» (№ 3, 2011), а еще раньше (с некоторым оптимизмом) в заметке для еженедельника «Новое время» 10 лет назад, которую теперь и воспроизвожу. От нее будет в самый раз перейти к эссе «Геополитическая динамика: Ближний восток», опубликованную в этом блоге

Александр Кустарев

УКРОЩЕНИЕ  КАДДАФИ

 
           Ливия прощена и возвращается в Cистему. Каддафи объявил, что ликвидирует всю свою программу по созданию оружия массового уничтожения и безоговорочно подчиняется всем инспекциям. Сразу за этим последовали положительные сигналы из Вашингтона и Лондона. Шаг Каддафи был назван мудрым, а сам он – ответственным государственным мужем.  Несмотря на бурное прошлое Каддафи и его репутацию непредсказуемости, капитуляция Ливии расценивается как неподдельная.  Не замедлили последовать и триумфальные объяснения происшедшего. Дескать, американская стратегия в отношении Ирака себя полностью оправдала. Судьба Саддама так напугала остальных, что они теперь один за другим будут сдаваться.  Признаки этого проявляют Сирия и Иран. Значит – воевали не зря.

Воевали не зря. Это правда, но не вся правда, совсем не вся. Связь укрощения Каддафи с укрощением Саддама несомненно была, но считать, что операция в Ираке была единственным или даже решающим фактором капитуляции Каддафи было бы неосторожно. Такая трактовка событий сильно обедняет содержательную сторону происшедшего. На самом деле путь Ливии обратно в Систему начался существенно раньше, а его завершающая фаза длилась ни много ни мало 9 месяцев, как теперь сообщают сами Лондон и Вашингтон. Операция «Саддам» и операция «Каддафи» проходили параллельно. Можно думать, что ход одной повлиял на ход другой, но это вовсе не обязательно. Есть не меньше оснований думать, что операция «Каддафи» развивалась совершенно самостоятельно и уже в начале её завершающего этапа, если не раньше, её исход был предрешён.

Американцы больше склонны к триумфализму, но англичане держатся более осторожно или по крайней мере считают нужным делать вид, что не только в американской силе дело. Это было заметно и официальном заявлении Тони Блэра, которому теперь приписывают (не совсем без основании) главную роль в этой успешной дипломатической сделке. Слова Блэра: «Это укрепляет безопасность в регионе и показывает, что проблема распространения вооружений может быть решена в ходе дискуссий и полюбовно в ходе взаимных обхаживаний (engagements)». Блэр явно разделяет две операции как альтернативные.

Противостояние Ливии Системе и в первую очередь её главному штабу в лице Вашингтона не объясняется только тем, что происходит на международной арене. Имеет значение и то, что за 34 года произошло в самой Ливии.

Придя к власти после свержения прозападного монархического режима, Каддафи начал в стране настоящий революционный процесс. Была проведена широкая исламизация повседневной жизни, хотя она на самом деле была гораздо более поверхностной, чем можно было подумать, судя по ливийской пропаганде и сенсационалистской западной прессе. Шариат, например, остался периферийным элементом ливийского общества.

Много разговоров было и об арабском национализме с упором на арабское единство. Но это было связано с претензиями Каддафи на всеарабское лидерство. Когда-то его кумиром был Насер, и он видел себя как наследника египетского президента. Но не он один претендовал на это, и его претензии, как и следовало ожидать, не нашли поддержки нигде в арабском мире.

Это было связано отчасти с ничтожностью самой Ливии как государства, а отчасти и с особым характером революционизма Каддафи. Для секулярного арабского антиимпериализма (от баасизма до самого Насера) Каддафи был слишком религиозно окрашен. А для настоящего политического ислама он был слишком светским.

Свою социальную утопию Каддафи изложил в «Зелёной книге», символически апеллирующей к исламу как универсальной философии и к природоохранительной («зелёной») идеологии, якобы органичной Третьему миру. Но её сердцевиной был проект социализма с сильным популистски-анархическим оттенком, что было отголоском европейской революционной философии. Можно сказать, пожалуй, что и в исламе Каддафи интересовал прежде всего «социалистический» элемент. Провозглашалась «джамахирия», что означало приблизительно в европейских терминах «народное социалистическое государство масс». Не обошлось без китайского влияния. Скорее всего оттуда Каддафи почерпнул идею «опоры на собственные силы», призвав в 1977 году всех ливийцев выращивать кур, например.

Хотя на Западе всё это воспринималось как исламский фундаментализм, в самом мусульманском мире это выглядело скорее как еретическое учение. Каддафи помимо всего прочего присвоил себе авторитет религиозного учителя, и улемам это никак не могло понравиться. По их мнению Каддафи поставил «Зелёную книгу» на место шариата и отказался подчиняться профетической традиции ислама. Особенно яростными врагами Каддафи стали главные силы политического ислама вроде «Мусульманского братства» и «Исламской организации освобождения».

Поразительным образом Каддафи больше чем кто-либо в исламском мире может рассматриваться как аналог европейскому персонажу «революционера». Очевидно поэтому он оказался в самом исламском мире в изоляции и стал форсировать всемирно-революционную сторону своей философии. Это означало экспорт революции, а на деле обернулось простым терроризмом и пособничеством терроризму. Сперва Каддафи устранял своих оппонентов, живших в эмиграции. В 1980 году  секретарь ливийского «народного бюро» в Лондоне (фактически посол) Муса Куса в интервью газете «Таймс» объявил о начале кампании по устранению оппонентов Каддафи. Сразу же были убиты два ливийских диссидента в Британии, а потом прошла волна аналогичных убийств по всей Европе. Потом перешли со своих на чужих. В 1984 году из окна ливийского посольства в Лондоне была застрелена Ивонн Флетчер (патрульный полицейский). В 1985 году был захвачен итальянский лайнер «Акиле Лауро» (группа Абу Нидала, под покровительством Ливии). В 1986 году произошёл взрыв в дискотеке в Западном Берлине, посещаемой американцами. В 1988 году был взорван в воздухе пассажирский лайнер над шотландской деревней Локерби. В 1989 году французский авиалайнер взорвался в воздушном пространстве над Нигером. Везде приложила руку Ливия. Известно, что Ливия давала деньги и ирландским террористам ИРА.

В «ось зла», куда были включены помимо Ирака ещё Иран и Северная Корея, Ливия не попала, потому что сама эта формула родилась, когда террористическая активность Ливии уже практически прекратилась. Но в менее официальной формуле «оси зла» Ливия фигурирует вместе с Сирией и Кубой. Этой формулой в последнее время пользовался заместитель госсекретаря Болтон. Рейган называл Каддафи «бешеным псом». Но так или иначе, поход на Ливию не планировался. разговоры о том, что Каддафи может готовить арсенал оружия массового уничтожения, прекратились ещё в начале 90-х годов. Было очевидно, что подобные программы Ливия не в состоянии обеспечить собственной экспертизой. Но причастность Ливии к международному терроризму была очевидной, прокламировалась самой Ливией и вызвала реакцию. Американцы ещё при Рейгане неудачно бомбили Ливию, пытаясь убить самого Каддафи. А параллельно против Ливии были введены экономические санкции, имевшие, как считают специалисты, «разрушительный» эффект. Кроме «всенародного птицеводства» и розничной контрабанды Ливия ничего этому не могла противопоставить. Её нефтяное хозяйство в условиях санкций деградировало, а без него денег на революцию вовсе не было.

И Каддафи отступил. Отступил на обоих фронтах – международном и внутреннем. Отступление на международном фронте завершилось во вторник 16 декабря 2003 года. В этот день в одном из главных джентльменских клубов на Пэлл-Мэлл, «Клубе путешественников» (Travellers Club) состоялось шестичасовое совещание. В нём приняли участие 7 человек – четверо с британской стороны и трое с ливийской. Ливийскую делегацию возглавлял ( что символически очень важно) тот cамый Муса Куса, который 23 года назад выступил в роли герольда терроризма, а теперь возглавляет ливийскую разведку. На этом совещании был окончательно согласован текст заявления, с которым потом выступил Каддафи. В четверг 18 декабря Тони Блэр имел с ним 30-минутный телефонный разговор и этим была поставлена точка.

Но «взаимные обхаживания» начались уже два года назад сразу после 11 сентября. Теперь стало известно, что Ливия давала информацию американской и английской разведке о Аль Каиде.

Дипломатические отношения Лондона с Триполи были восстановлены в 1999 году. В августе 2002 года зам министра иностранных дел Майк О’Брайен посетил Каддафи и уже тогда британский МИД понял, что полковник готов к отступлению. Тогда же Ливия сообщила об аресте подозреваемых в сотрудничестве с Аль Каидой радикальных исламистов и бывших борцов в Афганистане. В январе 2003 года Каддафи стал прощупывать почву и дал понять Лондону, что хочет поговорить насчёт своего разоружения. Затем последовало согласие Ливии заплатить компенсацию жертвам теракта над Локерби.

Так шёл процесс на мировой арене. Он был вполне подковёрным, но в решающие моменты выходил на поверхность и широко освещался. Совсем не освещались вполне открытые процессы в самой Ливии. Одновременно с согласием заплатить компенсацию жертвам Локерби, Каддафи сделал важные декларации, обращаясь к «джамахирии». Он говорил о том, что Ливии нужны фундаментальные реформы с тем чтобы приумножить «народный капитал». Он призвал к перестройке общественного сектора. Каддафи добавил, что эта система не удалась, так же как она не удалась в Советском Союзе.

Он подчеркнул, что общественному сектору нужны преданные и квалифицированные кадры, и этого не удалось обеспечить. В экономике, продолжал он, нет места сентиментам и благодушию. Конечно, нужно избежать эксплуатации. Если это будет капитализм, то он должен быть «народным». И нефть должна остаться собственностью общества, но управляться должна «негосударственными компаниями» (non-state owned companies). Этими компаниями могут руководить иностранные эксперты. Банки должны перейти из государственной в общественную собственность. И так далее в этом духе. Всё это были не пустые слова. С января 2003 года в Ливии приватизировано 360 важных предприятий.

Считать всё это простой пропагандой и маскировкой невозможно. Более правдоподобно предположить, что ливийская революция завершает теперь полный цикл и кончает тем же самым, чем кончают все настоящие революции. Реформирование экономики и институциональной структуры, как бы через пень колоду они не шли, указывают на перерождение Ливии. Оливер Майлз, бывший британский посол в Ливии ещё летом писал, что «за последние восемь лет в Ливии произошли колоссальные перемены. Американцы вот уже 20 лет не знают ничего о том, что происходит в Ливии».

Можно думать, что эти перемены труднее было заметить извне по причине долгой несменяемости руководства, но с другой стороны именно неизменность руководства и сопутствующая этому стабильность были благоприятны для того, чтобы постреволюционный цикл благополучно пришёл к своему логичному концу.

Разумеется, его ускорило давление Соединённых Штатов и вообще Запада. Невозможно отрицать и то, что операция в Ираке произвела на Каддафи впечатление. К этому можно было бы добавить опасения Каддафи по поводу стабильности собственного режима. Говорят, он болен (рак) и очень хотел бы оставить руководство ливийским обществом в руках своего сына Саида аль-Ислама. Но Саид непопулярен в армии, а из-за рубежа его подсиживает принц Идрис (наследник свергнутой династии). Его может посадить на престол армия, поощряемая Западом (классическая реставрация вроде английской после Кромвеля), особенно в случае если подымут голову исламские экстремисты в стране и возникнет расстановка сил, напоминающая алжирскую.

Но без внутренне логичной трансформации самого ливийского истеблишмента эти факторы могли иметь и обратный эффект. Укрощение Каддафи – сложный процесс с несколькими компонентами, и ни один из них нельзя игнорировать.

Возвращение Ливии в Систему – хорошая новость. До некоторой степени она реабилитирует метод терпения и дипломатического обхаживания, давший было осечку с Ираком. Очень важно и то, что разрушается единый фронт силового давления на Запад со стороны застрявших на пол-пути к модернизации исламских стран.  

Но тут есть и одна опасность. Капитуляция (Ливия) или ликвидация (Ирак) агрессивных антизападных режимов ведёт к отделению сопротивления от государств. Международный терроризм окончательно «отвязывается». Конечно, некоторые арабские государства его в разной мере поощряли. Но коль скоро они его контролировали, то могли и сдерживать. Как это уже начали делать Ливия и вроде бы Сирия. Каково бы именно ни было их влияние на террористически-экстремистские группы, очень скоро, похоже это будет  пройденный этап. Будет ли это сопровождаться спадом террористической активности или, наоборот, усилением? На этот счёт существует волнующая неясность.

Пьер Буль Игры ума

"Как выглядеть интеллектуалом"? Недавно я обнаружил, что на пакет моих эссе на тему "интеллигенция" заметное число посетителей попадают через эту формулу. Это меня сильно обескуражило и напомнило мне об одном из моих любимых образцов беллетристики -- романе Пьера Буля "Игры ума". Если вам любопытно знать почему, читайте внимательно следующую публикацию

Я воспроизвожу свой старый book essay) о романе Пьера Буля «Игры ума» (Les Jeux de l’ésprit). Пьер Буль, известный всем благодаря экранизированным романам «Планета обезьян» и «Мост через реку Квай», написал еще десятка два романов и исторических очерков, не таких ярких, может быть, но не менее глубокомысленных. Он, кажется, последний в традиции, идущей от французского литературного классицизма через Вольтера к Анатолю Франсу и Андру Жиду (с оговорками). Его интеллектуальный стиль – парадоксальная комбинация рационализма со скептическим отношением к науке, и мизантропии с гуманизмом.

Роман «Игры ума» был опубликован в 1971 году, я его прочел около 1990 года и тогда он привел меня в полный восторг. Легко сознаюсь, что мой собственный скептицизм по поводу меритократического проекта в большой мере объясняется впечатлением от романа Пьера Буля. Реплику на него я написал для журнала «22» (Тель Авив), где тогда подвизался под покровительством семьи Воронель и Р.Нудельмана. К сожалению, не помню сейчас точно, в каком номере журнала этот маленький эссей был помещен под именем «А.Пташкин». Сейчас я воспроизвожу его по машинописной рукописи, местами сильно его переделав. Это оказалось необходимо через 20 лет, потому что в первоначальном варианте были досадные глупости, и их надо было устранить.

Итак.
Наука и власть

В романе Пьера Буля «Игры ума» рассказана следующая поучительная история. В один прекрасный день становится ясна беспомощность политических элит и правительств. Беспорядок в мире достигает возмутительного уровня, а большинство человечества безнадежно увязает в мизерабельном состоянии.

Научная элита предлагает все взять в свои руки, и политики, изнуренные своей неэффективной возней, подумав, соглашаются.
Всемирное правительство создано, и все быстро становится на свои места. Решены проблемы перенаселения, очищена среда обитания, покончено с нищетой. Дела человечества устроены, но, как говорил писатель О. Генри: поначалу казалось, что дельце выгодное, но погодите, дайте рассказать до конца.
После некоторой релаксации начинаются проблемы. Становятся все чаще несчастные случаи. Автомобили врезаются друг в друга, самолеты садятся мимо посадочной полосы и так далее. Смертность угрожающе нарастает.
Одновременно ученых начинает заботить еще одна проблема, казалось бы второстепенная, но очень для них неприятная: народ не проявляет никакого интереса к науке.
Ученым несколько обидно. Ведь наука – такое захватывающее занятие! Ученые вовсе не были элитистами, хотевшими припрятать науку как тайное знание исключительно для своей касты. Они хотели поделиться своим бесценным достоянием со всеми. Но тут-то и обнаружилось, что наука интересует людей меньше всего.
Итак, надо было решать две проблемы. Во-первых, растолковать согражданам радости и увеселения науки. Во-вторых, понять, почему люди мрут как мухи  без всякой видимой причины – просто, так сказать, на бегу, в результате необъяснимой случайности.
Чтобы решить первую проблему, стали читать населению хорошо продуманные популярные лекции. Результат не замедлил последовать, но несколько озадачил ученых.
Ведущий астрофизик доступно изложил публике свою новейшую концепцию происхождения космоса, галактик и звезд. Публика была в страшном возбуждении, и на астрофизика посыпались вопросы. На разные лады народ спрашивал, можно ли будет с помощью этой теории усовершенствовать гороскопы.
Крупнейший математик разъяснил аудитории самые последние достижения теории вероятности. Воодушевленные слушатели и его тоже забросали вопросами.. Они хотели знать, можно ли будет теперь рассчитать надежную стратегию в рулетке.
Физики, математики, биологи и психологи, грамотно управлявшие миром, призадумались.
Между тем психологам удалось установить, почему стало так много несчастных случаев. Обнаружилось, что они как правило результат в лучшем случае небрежного отношения к жизни, а в худшем случае – самоубийства. И самоубийства становились все чаще.
Постепенно обнаружилась и причина самоубийств – скука. Мир благоустроился, но стал скучен. Людям стало скучно жить.
Стали думать, что делать. Главный авторитет отошел к психологам. И психологи придумали следующее. Были организованы соревнование по борьбе без правил. Это был все тот же «кэтч», но с одним нововведением: борьба шла до смертельного исхода – как в сражениях гладиаторов в древнем Риме. В обстановке, благоприятной для самоубийств, готовых принять участие в таких соревнованиях нашлось достаточно. А наблюдать такие соревнования оказались рады все. Были построены огромные стадионы, проводились непрерывные чемпионаты мира и, разумеется, все это транслировалось по телевидению.
Успех. Кривая самоубийств пошла вниз. Но не на долго. Упадок моральных сил человечества не удалось радикально остановить.
Тогда был предложен усиленный вариант того же лекарства. Даже несколько. Принцип был тот же самый: схватка на смерть, но в разных экстравагантных условиях. Например, под водой в аквалангах, или в воздухе, или в лесу и так далее.
Колористическое обогащение зрелища помогло. Но опять не на долго. Тогда схватки были превращены в групповые. Постепенно перешли к схваткам и с применением оружия, все более изощренного. Стали планировать схватки на несколько дней, на месяц ...
Нетрудно догадаться, в каком направлении все пошло. Военные операции, транслируемые во всех деталях по телевидению, вытеснили в качестве развлечения все остальное.
Ученые наблюдали за этими играми вместе со всеми, но участия в них не принимали. Среди них даже нашлись еретики, сомневавшиеся , что лекарство от массовых самоубийств найдено корректное. Но после некоторых колебаний и они присоединились к авторитетному мнению большинства.
Заключительный аккорд выглядит примерно так: всеобщее побоище с применением ядщерного, химического и бактериологического оружия. Гибнет к чертовой матери все. И все с увлечением наблюдают собственную гибель.
Остроумная парабола. По духу вполне консервативная, выражающая самую сильную, как мне кажется, сторону консерватизма – скептицизм. Поучающая нас еще раз, что осуществление идеала в виде полного порядка на земле ведет к исчезновению жизни. [похожая парабола есть у Борхеса в рассказе, который, кажется, называется «Город бессмертия»]. В самом деле, выбор между индивидуальным и коллективным самоубийством – небогатый выбор.
Не надо, конечно, заходить слишком далеко и объявить ненужными какие бы то ни было улучшения земной юдоли вообще.
В то же время, не надо думать, что ситуация, возникшая в результате успешной работы сциентистского правительства, невозможна. Провидение, конечно, ведет прогресс вдоль экспоненты, и у нее есть асимптота. Мы не знаем, правда, как далеко от асимптоты мы располагаемся теперь, но она где-то там есть.
Ее существование как будто гарантирует нам в конечном счете безопасность. С другой стороны можно предположить, что дело с этим миром обстоит сложнее и парадоксальнее, а именно, асимптоту можно пересечь, как ни безграмотно может показаться это предположение кандидатам физ-мат наук. В реальной жизни люди сплошь и лядом переходят положенные им пределы.
Но тут-то и зарыта собака. Игнорировать асимптоту значит нарушить закон природы. И это нарушение наказуется. Что собственно наука и предсказывает, утверждая, что пересечение асимптоты – абсурд. Об этом и напоминает нам фантазия Пьера Буля.
В основе книги лежит логическая схема. Ее можно презентировать по разному. Например, в виде концепта, то есть эссе на 5-7 страниц, чего такой мастер был Борхес, или в виде стихотворения, или даже афоризма. Романы для этого писать не обязательно да и, пожалуй, нежелательно. Словесная избыточность, как пересечение асимптоты, не остается безнаказанной.
Как лингвистический материал роман Пьера Буля совершенно неинтересен. Язык его примитивен, и никаких семантических игр в нем нет. У него нет стиля, попросту говоря. Характерология и межперсональные коллизии скудны почти до полного отсутствия. В общем они сводятся к подсказкам сценаристу и режиссеру на случай, если кто-то захочет превратить роман в кинопродукцию. Очень многие романы теперь таковы. Развитие видео-техники сильно повлияло на литературную технику не только эстетически, но и просто через коммерческий соблазн.
Но есть и другие соображения в пользу романа как реализации концепта, тоже коммерческие, но и дидактические.
Дело в том, что маломерный словесный продукт, а тем более микропродукт – не товар, на нем много не заработаешь. Чтобы зарабатывать на коротких рассказах, эссеях, стихотворениях и афоризмах, их нужно печь как пирожки – гроссами. Качество концептов на таком конвейере поддержать не удается, даже с учетом низкой требовательности потребителя. Массовый читатель, конечно, проглотит любую околесицу и тривию знаменитости, но знаменитым нужно еще сначала стать. А записные остряки-афористы, профессиональные версификаторы и колумнисты обречены на посредственность. Как бы они ни были адекватны профессионально по критериям редакторов, их продукт – жвачка.
Нет, много хороших концептов не придумаешь. И чтобы заработать на них, нужно придавать им такой товарный вид, который превращает концепт в вещь. Эта вещь – книга, роман, пусть короткий, но ощутимых размеров. Все романы Буля кстати – короткие.
К счастью, коммерческая эффективность в данном случае совпадают с дидактической эффективностью. Малые и микроформы легко теряются, если, как я уже говорил, производитель не напоминает о себе рынку каждые пять минут и какие-то издатели его не пиарят, а вот роман-книга живет долго и хорошо видна. Чтобы муху заметили, из нее надо делать слона. Пьер Булль был мастером этого дела. «Игры ума» -- один из самых лучших его слонов -- слонят.