Monday, 10 June 2019

Геополитика -- смесь магии и мистики. Дугин -- сомнамбула геополитики




Александр Кустарев
ГЕОПОЛИТИКА - СУДЬБА РОССИИ?

Публикация «Книжное обозрение» 1999 год Эту рецензию, а точнее book essay (не знаю как элегантно сказать по-русски) я напмсал для «Книжного обозрения», когда Дугин только начинал свой самнамбулический поток геополитического сознания. С тех пор геополитика стала, похоже, главной формой самовыражения российского духа, вытеснив все остальные. 20 лет назад я, похоже, заметил, куда идет дело.
Скрипт этого эссея я потерял где-то во «флоппи-дисках» прошлого века, а тексты «Книжнего обозрения» за те годы не дигитализированы. Но все же я нашел его в сет., Кто-то его туда вынес. Сейчас я его возвращаю в мой собственный архивный блог.

    После Версальского мира один из отцов Веймарской республики в Германии Вальтер Ратенау сказал: "Wirtschaft ist unser Schicksal" (экономика - это наша судьба). Его плохо расслышали, и судьбой Германии стала геополитика. История, конечно, не повторяется. И все же. 
    В России слово "геополитика" у всех на устах. Вот перед нами сразу две объемистые книги. Называются почти одинаково. И поразительно разные - и по стилю, и по содержанию; как море и суша. 
    Книга М.Гаджиева ("Введение в геополитику") кажется вообще помещенной в неправильную обложку. В самом начале книги Гаджиев очень бегло и неадекватно резюмирует старые геополитические идеи, после чего собственно геополитика исчезает из его книги. Это попросту трактат по международным отношениям, с элементами истории. Коллеги Гаджиева составят себе мнение о его книге сами. Я же подойду к ней как студент, желающий получить второе образование. Боюсь, что книга Гаджиева меня не удовлетворит. 
    Во-первых, как я уже сказал, совершенно поразительно несоответствие содержания и названия книги. Во-вторых, книга очень бедна содержанием. Гаджиев в сущности топчется на месте, обсуждая в основном глобализацию и конец биполярной системы международной безопасности (сиречь мирового господства). Даже традиционная тематика подобной книги должна быть намного шире. А в наше время кризиса государственности и национального самосознания, оживления этнического сознания, обострения всех форм международной конкуренции, возникновения и расцвета новых частных договорных сетей, разворачивания пространств с иной топологией (пространство фирм, киберпространство) и т.д. хотелось бы узнать больше о таких вещах, как суверенитет, о таких тенденциях, как сепаратизм, ирредентизм, федерализм, о транснациональных корпорациях, о международных организациях. Гаджиев даже не все эти сюжеты упоминает. 
    Учебное пособие, разумеется, не должно претендовать на какую-то особую глубину и оригинальность, но оно должно гарантировать некоторую полноту и демонстрировать надежный научный фундамент. Книга Гаджиева, к сожалению, этим условиям не отвечает. В книге множество цитат из авторов, никак не атрибутированных. Содержание этих цитат как правило весьма тривиально. Такие вещи в учебных пособиях должны бы проходить безымянными. В крайнем случае место авторов в сносках. Кроме того, в большинстве случаев гораздо важнее, чем имя автора, название журнала, где он выступает, или название его книги. Если, конечно, имя автора не говорит само за себя. 
    Но в книге Гаджиева сносок нет вообще; все зафутболено в основной текст. Там рядом с неким Л.Миллером вдруг возникает Фр.Ницше. Мы так и не узнаем, кто такой этот Миллер, но зато нам любезно напоминают, что Ницше - это "известный немецкий философ конца ХIX века", - а то мы не знали. В то же время многие авторитетные имена упоминаются всуе. Гаджиев, например, несколько раз называет Макса Вебера в связи с общими местами. В то же время книга подобного содержания прямо-таки вопиет к одной мысли Вебера, в высшей степени релевантной в этом контексте. Вебер полагал (не он один, конечно), что только геополитически активные великие державы могут гарантировать мир в хаотической толпе мелких государств. Но эта проблема (если угодно, теорема) в книге всерьез не обсуждается. 
    Вообще, литература, которую Гаджиев рекомендует, второстепенна и случайна. Многие важные имена и работы блистают отсутствием. Зато есть Ганс Магнус Энценсбергер, Станислав Лем, Поль Валери. Все это славные имена, но к учебному пособию по международным отношениям они имеют очень косвенное отношение. 
    На этом фоне странно выглядят причитания автора насчет интеллектуальной скудости нашего времени. "Не видно на Олимпе социальной мысли фигур калибра Гуссерля, Хайдеггера, Ясперса, Камю и др.", - так пишет Гаджиев. То есть как это не видно? Разуй глаза - все будет видно. Я уже не говорю о самом списке образцовых олимпийцев - почему именно эти? 
    Весьма часты в книге искажения имен - и имен важных. Гумбольдта Гаджиев упорно называет "Гумболдт" (на английский, что ли, манер), а таинственный "французский географ Р.Элизе" - это, по-видимому, Элизе Реклю. Один из самых легендарных персонажей средневековой европейской истории в России всегда был известен как Карл Мартелл. Гаджиев переделывает его в Ш.Марцелла. "Ш", наверное, значит Шарль, хорошо хоть не Чарли. Я вообще далек от редакторского снобизма. Но подобные ошибки вызывают серьезное недоверие к научному фундаменту книги. 
    Есть вещи и похуже. Например, пару раз возникает подозрение, что автор путает "центробежные" тенденции с "центростремительными". В другом месте он противопоставляет "свободной торговле" ("фритредерству") почему-то "меркантилизм" в контексте, где вроде бы должен фигурировать "протекционизм". Либерально-демократические системы противопоставляются авторитарно-тоталитарным - обывательская типология. 
    В самом ответственном месте Гаджиев пишет: "...необходимо развитие геополитики не только как одной из важнейших научных дисциплин, без которой невозможно понимание реальностей современного мира, но и как теоретического источника геополитических знаний". Эта сентенция - набор нелепостей. 
    Но важнее всего все-таки, что в этом "Введении в геополитику" нет ничего, помимо элементарного (и морально устаревшего) обзора системы международных отношений. Ни старой геополитики, ни тем более новой автор не знает, никакой "науки геополитики" сам не развивает, а слово "геополитика" попало на обложку его книги как "фрейдовская оговорка" (freudean slip). За ней что-то скрывается, но об этом позже. 
    Если Гаджиев пишет книгу как тяжелую лямку тянет, выполняя изнурительную академическую повинность, то Александр Дугин парит в облаках, размахивая широкими крыльями оригинальной и основательной эрудиции и богатого воображения. Дугин проявил любознательность и написал вразумительный обзор геополитических взглядов. Эти взгляды всегда были на периферии общественной мысли, даже если их высказывали такие заметные фигуры как Ратцель, Видаль де ла Блаш или Карл Шмитт. Чистые геополитики - по большей части фигуры мало известные. И их обычно вспоминают только в связи с той ролью, которую они сыграли в обосновании одиозных внешнеполитических доктрин Германии времен нацизма. Тем не менее геополитический невидимый колледж упорно продолжает существовать, напоминая своего рода "интеллектуальный орден". Обзор его идей, сделанный Дугиным, увлекателен и даже слегка возбуждает. 
    Дугин не слишком заботится о четком определении геополитики. Но кажется, что он адекватно чувствует геополитику как разновидность умствования. Это своеобразное видение (vision) содержания истории, близкое по стилю к планетологии. В этой системе представлений "мир-история", или "человечество", или "этносфера", или "культуросфера", или, если угодно, "ноосфера" оказываются подобными геосфере, биосфере, земной коре. Основные структурные элементы земной коры становятся и основными структурными элементами человечества-истории. А борьба между Океаном и Сушей, борьба Левиафана с Бегемотом выглядит как циклическая череда трансгрессий и регрессий. Это, дескать, есть реальное мясо истории. Все остальное - легкое сотрясение воздуха, рябь на поверхности. 
    Дугин вполне понимает, что сказавший слово "геополитика" берет на себя определенные обязательства. Он последовательно развивает геополитическую логику до конца, даже до абсурда. Он нигде не сползает в "политическую географию" с ее стремлением к научной легитимности и тяготением к детальной микрогеографической эмпирии. Выросший из этого обновленный вариант геополитики в стиле Ива Лакоста не просто не устраивает Дугина, но вообще его не интересует как нечто пошлое и не заслуживающее внимания тех, кто смотрит на землю с высоты ближнего космоса. 
    Во введении Дугин делает одно замечание, которое легко не заметить, а между тем оно чрезвычайно важно для тех, кто хотел бы правильно его понять: "Геополитика - это мировоззрение власти, наука о власти и для власти. Только по мере приближения человека к социальной верхушке геополитика начинает обнаруживать для него свое значение, свой смысл и свою пользу, тогда как до этого она воспринимается как абстракция". Это чрезвычайно проницательное и точное суждение. Есть легенда, что Сталин планировал военные операции по глобусу. Похоже на правду. И надеюсь, теперь вы понимаете почему. Конечно: людей на глобусе не видать - только материки и моря. Безусловно, взгляд на человечество как на совокупность людей - это взгляд мещанский. Серьезные люди видят на поверхности земли (во всяком случае глобуса) совсем другое. 
    Геополитика одушевляет океаны и континенты и смотрит на них как на живые сущности, как на формы жизни. И она хочет служить тем, кто этой субстанцией оперирует. Большая часть книги Дугина - это такой проект дальнейшего существования России, понимающей саму себя как геополитическую сущность. По логике геополитиков от Макиндера до Дугина Россия - это "географическая ось истории". Ее миссия - это воссоединение евразийских территорий "от Владивостока до Дублина". Главный враг - Соединенные Штаты; Старый свет против Нового. Китай - береговая зона. Независимость Украины - нонсенс. И так далее и тому подобное... 
    Спорить со всем этим невозможно. Все эти утверждения находятся по ту сторону "правильности" или "неправильности". Кроме того, нам деликатно объяснили, что если мы не находимся "близко к власти" (а мы-таки не находимся), то нам просто не понять, о чем тут речь: для нас это все останется абстракцией. Да, действительно остается. В самом деле, вневременная длительность и внемасштабная пространственность геополитических сущностей "по Дугину" на мой мещанский взгляд - абстракции. Горизонт мещанина определяется среднесрочными, а то и краткосрочными (например, отрезок между 1917 и 1945 гг.) флуктуациями истории. И тут мы оказываемся вместе с мещанином и буржуазным филистером В.Ратенау; нам кажется, что наша судьба - экономика. Сползание ледников, а тем более дрейф континентов наши датчики не улавливают. Когда другому мещанину, Кейнсу, напоминали про "долгосрочную перспективу", он махал руками и говорил: "Не надо, не надо, я вас умоляю, в долгосрочной перспективе мы все мертвы". 
    Роковое тяготение геополитики к абстрактности вполне совпадает с ее же склонностью к магической символике. Эту склонность сам Дугин впечатляюще демонстрирует в "Заключении". Там он уже окончательно пускается во все тяжкие и рассуждает о борьбе Воды, Земли и Огня так, как будто делает пассы над котелком с алхимическим зельем и разговаривает с Духами. Тут у читателя со слабыми нервами даже возникает некоторое опасение, не есть ли все это постмодернистская шутка. 
    Другое свойство геополитики - ее фундаментальный дилетантизм со всеми симпатичными и несимпатичными импликациями этого состояния ума. Записавшиеся в геополитический клуб-колледж-орден в лучшем случае были профессионалами где-то еще. Они были либо историки, либо географы. Они были либо практические военные-штабисты, либо дипломаты. Интересно, что среди них нет экономистов и социологов. Характерным образом геополитики появлялись в тех областях знания, где имелись затруднения с построением теории, или там, где требовалась харизматическая доктрина (внешнеполитическая или военная). Как всякие дилетанты, геополитики интересуются прежде всего морфологией. А понимание обществ требует знания их физиологии. 
    Дугин совершенно правильно заметил, что власть имущие стихийно склоняются к геополитической систематизации своих представлений о сущностях, которыми им приходится управлять или манипулировать. Они-то и есть самые главные дилетанты. Конечно, лучше, если возле них находятся такие просвещенные геополитики, как Хаусхофер, Макиндер или Дугин. Но беда в том, что такие геополитики как царь Николай II, эрцгерцог Фердинанд, Адольф Гитлер, Иосиф Сталин или Саддам Хуссейн, думают про себя, что они сами с усами. Они скорее предпочтут нашептывания евреев-финансистов, чем своего брата-геополитика. Тут начинается ревность. Поэтому те, кому было геополитическое откровение, оказываются в парадоксальном положении по принципу "бодливой корове Бог рогов не дает". 
    На этом можно было бы и кончить наши размышления по поводу книги Дугина. Но не хотелось бы. В конце концов, импозантный трактат Дугина и сама его тематика заслуживают в нынешних российских обстоятельствах гораздо более серьезного к себе отношения, чем легкомысленная ирония, от которой нам только что столь роковым образом не удалось удержаться. В самых критических местах своего трактата Дугин пишет, например, такие вещи как: "Русские готовы идти на немыслимые жертвы и лишения, лишь бы реализовывалась и развивалась национальная идея, великая русская мечта". Или: "Битва за мировое господство еще не закончилась". 
    Можно, конечно, спросить, откуда Дугин взял, что русские "готовы" вести такую мировую войну, не считаясь с жертвами. Можно даже привести много свидетельств тому, что Дугин жестоко ошибается насчет этой готовности. Но российское общество и российская нация переживают глубокий кризис и нуждаются в мифологии. Из исторического опыта мы знаем, что популяция без объединяющей и возвышающей мифологии не может думать не то что о мировом господстве, но и о выживании в виде единой исторической сущности. 
    Дугин предлагает такую мифологию. Ни в каком диспуте не удастся ее опровергнуть. Мифы не бывают правильными или неправильными. Они бывают успешными или неуспешными. Геополитическая мифология на территории постсоветской Евразии звучит все громче и громче. Поэтому слово "геополитика" стало таким употребительным в политическом обиходе и в разговорах о политике (смотри обложку книги Гаджиева). Пусть почти никто (в отличие от Дугина) толком даже не знает, с чем эту геополитику придется потом есть. Слово висит в воздухе. С ним может конкурировать только другое, столь же мифологическое понятие - "рынок". 
    Так что же все-таки наша судьба - экономика или геополитика? 
    Как узнавать будем? Может, проголосуем? Или как?
     


Monday, 11 March 2019

Фашизм Центризм Посткоммунизм Французский фашизм

Пока я готовлю для журнала «Неприкосновенный запас» (изд-во НЛО) свою очередную заметку, где комментирую популярные сопоставления Веймарской республики (1919-1933) в Германии и посткоммунистической России (1989-1999), я публикую здесь в связи с этим мою двойную публикацию в еженедельнике «Новое время» (1999 год). [Архив «Нового времени» исчез из сети, требуйте его восстановления] Сначала идет моя собственный эссей о российском политическом центризме (20 лет назад !!!), а затем эссей (1969 г.) американского знатока французского фашизма Роберта Соуси (Robert Soucy). Я не уверен, что поставил эти два изделия в правильном порядке. Любопытные могут сперва прочесть немного ниже эссей Соуси. Крайне поучительное чтение.


ОСТОРОЖНО: ЦЕНТРИЗМ

Александр Кустарев

В одном из недавних номеров “Нового времени” (№5, 1999) Аркадий Пригожин сожалел по поводу того, что в России нет влиятельного центристского движения, способного покончить с хаосом мелкопартийности и примирить всех на основе некоторой приемлемой для всех программы. Ну если не всех всех, то во всяком случае почти всех.
Привлекательность политического центризма отражает тягу всякого разумного и благонамеренного человеческого существа к золотой середине. Даже худой мир лучше доброй ссоры - такова народная мудрость. Политический центризм ассоциируется в нашем сознании с образом социального мира, баланса, компромисса, справедливости.
Но как бы ни была привлекательна “золотая середина”, партии не называет себя “центристскими”. Вот и партия, которую Роберт Соуси (см. его статью) считает по французским меркам межвоенного времени центристской, называла себя “радикальной”. Я не работал специально со справочниками, но  мне на память приходит только одна партия, официально именовавшая себя “партия центра”. Эта партия существовала в Германии и даже участвовала в правительстве во времена Веймарской республики. Но в разрез со своим наименованием это была католическая и весьма консервативная партия. Партиям трудно называть себя “центристскими” там, где политические партии опираются на определенные группы интересов.
Как может выглядеть социальная база центризма? Ее невозможно определить как группу с доходами, близкими к среднему. Средне-статистическая состоятельность сама по себе не определяет политические вкусы избирателя. В нее попадают наемные рабочие, мелкие собственники нескольких разновидностей, профессионалы и служащие. Всех вместе их очень много, но их интересы определяются не столько уровнем их дохода, сколько способом получения дохода. На поведение избирателя очень сильно влияеют его его образ жизни, то есть “культура”.
“Средняя” культура, конечно, чепуха, но есть “типичный” культурный уклад, то есть самый   распространенный. Если еще при этом типичный культурный уклад не слишком расслоился в имущественном отношении, то и получается то, что в эссе Роберта Соуси называется “традиционный элемент социального равновесия”(по терминологии одной из фашистских партий во Франции в 30-е годы). Центристской в данном обществе будет партия, выражающая интересы этого “традиционного элемента социального равновесия”. Во Франции межвоенного времени это была мелкая буржуазия в основном крестьянского происхождения.
Роберт Соуси сделал, на мой взгляд, поразительное наблюдение. Он обнаружил, что интересы и политические настроения именно этой группы были ближе всего к “фашистскому синдрому”. И оказывается, что традиционная партия, выражавшая интересы этой группы (Французская радикальная партия) по своей социальной программе совершенно не отличалась от французских фашистских движений. Фашизм выделялся только тем, что не верил в существующую французскую политическую систему. Фашисты настаивали, что либеральный парламентаризм, худо бедно установившийся к началу ХХ века во Франции, не способен обеспечить интересы большинства “французского народа”, то есть полукрестьянской-полубуржуазной массы. Существование радикальной партии, как замечает Роберт Соуси, сперва блокировало фашизм, но потом обеспечило чрезвычайную легкость фашизации Франции под германско-нацистским протекторатом.
Робер Соуси писал этот фрагмент почти 30 лет назад. Сейчас его наблюдения производят еще более сильное впечатление. В те годы мы видели в истории Франции главным образом “Народный фронт” и “Сопротивление” (легендарный “resistence”). Теперь уже ясно, что доминантой французского общества в те годы был скорее фашизм. Франция двигалась в том же направлении, что и Германия-Италия-Испания. Режим Виши оказался намного более укорененным во Франции, чем это представляла послевоенная коммунистическая и голлистская пропаганда. Франция была скорее страной коллаборационизма, чем резистанса. Включая даже такой паталогически-зловещий элемент как активное юдофобство. Но что самое ошеломляющее - это и был центризм.
Но это не все. Глядя назад, мы теперь неожиданно обнаруживаем, что и германский нацизм был родствен центризму. Его коминтерновская трактовка как “правого экстремизма” была скороспелой и по меньшей мере очень неточной. Роберт Соуси пишет (в 1974 году), что тоталитаризм не обязательно связан с экстремизмом (правым или левым) - он может быть связан и с центризмом. Я рискну утверждать, что именно с центризмом он и связан. Левый экстремизм - это анархизм, правый экстремизм - это авторитаризм элиты. Популистский авторитаризм или фашизм - это центризм.
Это наблюдение и обобщение должно сильно разочаровать тех, кто полагается на политический центризм как на воплощение высокой политической культуры, гарант политической стабильности и либерально-демократической конституции. Фашистские движения оказались большими доками по части политической стабильности. Что же касается высокой политической культуры и либерально-демократической конституции, то тут произошла полная катастрофа. Кое-кто, возможно, скажет, что черт с ней с политической культурой и с либеральной демократией. Главное - стабильность. Я не вступаю по этому поводу в дискуссию. Я лишь хотел показать, что центризм это совсем не то, что мы думаем.
Теперь посмотрим, а как же может выглядеть центризм теперь в России?. Кто тут  у нас центристы? “Традиционный элемент социальной стабильности” в России конца ХХ века, разумеется, совсем не тот, что был во Франции первой половины века. Типичной социо-культурной группой в нынешней России оказывается дестабилизированный городской наемный работник - рабочий и служащий. Эта же группа (не группа даже, а масса) оказывается весьма однородной в смысле доходов. Уточним - низких доходов. Согласно схеме, уже приложенной к межвоенной Франции, политически центристской силой будет партия, выступающая от имени этой массы.  И что же - есть такая партия? О да, еще как. Все российские партии  и в особенности внепарламентские блоки таковы. Во всяком случае все те, кто имеет доступ на широкую политическую арену.
Идейные партии со специфической социальной философией или узко-классовые партии оттеснены на далекую периферию. Социал-демократы или настоящие либералы соседствуют там с классическими партиями идеологических меньшинств вроде борцов за чистоту пива или защитников лягушек. А всю большую политическую арену занимает огромный необозримый и непобедимый Центр. Куда ни посмотришь, во все стороны до самого горизонта Центр Центр и Центр. Он везде. А мы нигде. Ратуйте, люди добрые!  
При виде полного господства аморфного популистского центра в пору совсем расстроиться за несчастную Россию, где опять все не как у людей. Но не надо торопиться. Дело в том, что у людей (на хваленом Западе), пока суд да дело, складывается примерно такая же картинка. Центристские партии там не появились, но зато все традиционные партии стянулись к центру. Они слегка варьируют одни и те же идеи, пытаются придумать им пооригенальнее и повеселее упаковку, всячески поносят друг друга и грозят народу страшными испытаниями, если народ сдуру отдаст бразды правления их соперникам. Но в сущности по всем главным пунктам социальной и экономической политики они придерживаются одной и той же умеренной неокейнсианской стратегии с рыночно-либеральными корректировками, стратегии осторожного демонтажа вэлфэра и (святая святых всякого центризма-популизма)  усиленного поддержания закона и порядка. И все это во имя благополучия и спокойствия обывателя, простого человека, гражданина. Если мы заглянем в политические программы фашистских партий полу-векового прошлого, то мы увидим в них те же цели и намерения.      
Центр отличается от фашизма только в двух отношениях. Во-первых, своим отношением к конституции. Центр, как и раньше, не хочет разрушать сложившейся партийно-парламентарной структуры власти. Во-вторых, центр, в отличие от прошлого, избегает всяческой дискриминации расовых меньшинств и вообще иностранцев. Там, где существуют фашистские (открыто или не очень) движения, они концентрируются исключительно на вражде к иностранцам. Такие движения ближе по типу к группам давления, чем к полноценным политическим партиям, и до торгов за власть их не допускают. Но этот бронепоезд стоит на запасном пути. А центристские движения, как показал опыт Франции (да и не только Франции) обладают способностью трансформироваться. Ну примерно так же как овца на экране телевизора трансформируется в волка с помощью компьютерной графики.
Центризм апеллирует ко всему народу. И он разрабатывает программу для всего народа. Он думает о всенародном благе. Он закрывает глаза на то, что у разных людей и разных групп могут быть разные представления о том, что им во благо. В условиях всеобщего избирательного права его социальной базой не может быть какое-то меньшинство. Это может быть только большинство. И если такого большинства нет, то нет места и для центристской силы в политическом спектре.
В межвоенной Франции такое большинство было. Оно есть и в России в конце ХХ века. Оно есть и в нынешнем западном обществе. И во всех случаях этому соответствует полное господство центризма. В этом отношении структурных различий между нынешней Россией и Западом нет. Разница между ними в том, что большинство, которому в политической сфере соответствует центризм, в России раз в десять беднее, чем на Западе. Это, вероятно, повышает вероятность трансформации российского центризма в фашизм. У маргиналов, которым грозит завтра потеря куска мыла (если не куска хлеба) надо полагать, гораздо более нервное настроение, чем у маргинала, который завтра не сможет купить себе какой-нибудь дигитальный пылесос, как ему обещали и как он планировал. Но это уже тема для другого рассказа.
Что же касается центризма, то у смышленого и любопытного гражданина, кажется. должен возникнуть вопрос. Ну хорошо, если все так как вы говорите, то что в условиях вездесущего центризма тут делают все эти бесконечные партии под разными названиями, но с очень похожими программами? Зачем нам два, три, четыре или даже сорок четыре центризма?
И то сказать - зачем?
Этому есть, разумеется, множество объяснений. Для них в этой заметке уже не осталось места. Но приведем пару объяснений, чтобы не оставаться голословными. Старые большие партии это прежде всего большие бюрократизированные корпорации, а они не любят уходить со сцены. Они перестраиваются, но остаются. Далее, существенных социо-культурных различий в обществе (точнее, в его обширной середине) может и не быть, но остаются противоречия между общинно-корпоративными ассоциациями. Классический тип таких ассоциаций как раз мафии. Почему их много? Что их разъединяет? Мировоззрение? Разные социальные идеалы? Разные литературные вкусы? Не будем даже отвечать. Козе понятно. Партии в таких условиях очень похожи на мафии, и это не метафора.
Понятно все это и фашистам. Именно они, а не мы с вами, уважаемые просвещенные либералы, оказались в прошлую эпоху и оказываются теперь политически чувствительны ко всем издержкам современных партийно-парламентарных обществ. Они уверяют, что с этим безобразием надо покончить. Противно. но, увы, приходится согласиться. Нынешние политические системы, зародившиеся в середине прошлого века (главным образом после революции 1848 г.) и созревшие в середине ХХ века очевидным образом неадекватны состоянию общества. Общество на большом историческом распутье. Фашистская альтернатива очень актуальна. Фашизм апеллирует к здравому смыслу и рефлексам среднего человека, предлагая простейшее решение. Другие альтернативы, если у них нет социальной базы, вроде европейской буржуазии прошлого века, нуждаются в очень больших интеллектуальных усилиях. Их инициаторы должны обладать колоссальной политической волей и должны быть чертовски изобретательны в поисках реалистической программы, избирательного имиджа и социальной базы. Плетью обуха не перешибешь. Фашизм это Голиаф. Чтобы его нейтрализовать, нужно учиться у Давида. И, главное, видеть опасность там, где она есть.



ЦЕНТРИСТСКИЙ ТОТАЛИТАРИЗМ

Robert Soucy Роберт Соуси                       

(перевод А.К.)

Тоталитаризм бывает разный - жесткий или более мягкий. Не следует думать, что он может быть только крайне правым или крайне левым. Он также может быть воплощением политического и культурного Центра.
Вот банальный пример. Я преподаю историю европейской мысли в Оберлине (Огайо) - маленьком художественном колледже. Студенты здесь в основном лево-центристских убеждений. Каждый год я даю здесь курс лекций о Фрейде и это сущая мука для меня. Вместо того чтобы развенчивать Фрейда (легкий путь к популярности), я его защищаю, или по крайней мере настаиваю, что не все его идеи обязательно реакционны, враждебны женщинам и устарели. За это демократическое большинство обливает меня презрением. На меня уже не смотрят как на товарища, согласного с большинством. Я - перечник. Мне объяснили, что я оскорбил людей в их лучших чувствах; если бы у меня была мания величия, я вообразил бы себя чем-то вроде Кальвина, оскорбившего французских католиков, или Стефана Цвейга, оскорбившего немецких националистов, или Бернарда Шоу, оскорбившего всех на свете. У меня был соблазн пойти на попятный. В конце концов теперь все чаще студенты дают оценку преподавателям - так можно и постоянного контракта лишиться. Стоит ли рисковать?
Из этого примера видно, что большинство, как правило, нетерпимо к уклонистам. Некоторые формы давления, в особенности мягкого давления, вполне согласуются с демократией и не нарушают принципа большинства. Культ “консенсуса” может серьезно повредить интеллектуальному плюрализму и идеологическому разнообразию, если он не ограничен верностью либеральным ценностям. Особенно в маленьких колледжах, где в условиях скудного бюджета нужно обслужить - как идеологически, так  и академически - “клиентов”; действует принцип “я плачу -давай чего хочу”.
Конечно, существует огромная разница между таким мягким давлением и более бесцеремонным и массивным давлением со стороны фашизма, находящегося у власти. Я тороплюсь заметить, что ни студенты, ни администрация колледжа в Оберлине никак не фашисты. Центр в рамках колледжа это не Центр, который защищали фашисты в широком мире. По содержанию взгляды оберлинских студентов диаметрально противоположны фашизму. Ставить Оберлин на одну доску с Бухенвальдом выглядело бы по меньшей мере как черный юмор. Тем не менее это сопоставление говорит нам кое-что о происхождении тоталитаризма, особенно о том, как либеральные общества могут превратиться в тоталитарные. Оно бросает и некоторый свет на существование мягких форм тоталитаризма в недрах либеральных обществ. На краях политического континуума и либералы правого, и либералы левого толка имеют тенденцию к сползанию в тоталитаризм.
Но во Франции в 20-х и 30-х годах помимо право-либерального и лево-либерального крыла та же тенденция характерна и для политического Центра. И это особенно важно, потому что решающая политическая сила располагалась именно в Центре. Поразительно, что все главные фашистские движения во Франции того времени - “Легион”, “Faisceau”(“Пучок”), “Аксьон франсэз”, “Солидарите франсэз”, “Огненный крест”, “Франсист”, “Молодые патриоты” и (после 1942 года) Национальное народное собрание - были идеологически центристами. Они были центристами не во всех отношениях, но в очень многих и существенных, так что их главными конкурентами были не правые и левые, а важнейшая центристская партия того времени - Французская Радикальная партия (“Радикалы”). Такая раскладка помогает объяснить, почему фашизм так и не преуспел в погоне за властью в межвоенной Франции. Это случилось не потому, что большинство французов отвергли его доктрины, а потому, что эти доктрины были кооптированы Французской радикальной партией, а также потому, что главного врага как фашистов так и радикалов-социалистов, то есть социализм, удалось укротить либеральными методами. Оказалось достаточно Французской радикальной партии, и, значит, более жесткие методы, то есть фашистские методы оказались без надобности.
Радикалы, конечно, не были фашистами. Они даже примкнули в 1936 году к Народному фронту, чтобы сопротивляться фашизму. Но они так же не были социалистами, и в 1937 и 1938гг. объединились с правыми, чтобы разрушить Народный фронт. Лидер радикалов Эдуар Даладье маршировал рука об руку с социалистом Блюмом и коммунистом Торезом в 1936-м, но он же подорвал социалистов в 1937-м и подавил коммунистов в 1939-м. Примечательно, что на съезде Радикалов во времена Народного фронта половина делегатов пела Интернационал, а другая половина пела Марсельезу и салютовала по-фашистски. Внутрипартийный “консенсус” скрывал под покровом Радикалов левое и правое крыло, и в конце концов правые восторжествовали, лишив французских фашистов их потенциального избирателя. Этот же избиратель без затруднений принял в 1940г. центризм режима Виши и маршала Петэна. Часто думают, что переход от Третьей республики к режиму Виши (в смысле народной поддержки) был резким разрывом во французской истории, но на самом деле между ними была преемственность. Такая же преемственность была между Вильгельминской, Веймарской и нацистской Германией.
Если французский фашизм потерпел неудачу, поскольку его кооптировал радикализм, то какие именно доктрины, установки и ценности были кооптированы? И в какой мере они были центристскими, то есть отражали настроения значительной части населения? И если они были центристскими, вследствие чего тоталитаризм оказался не навязанным, а добровольным, что делало их столь привлекательными для большинства? интересно ведь знать не только, как тоталитарный режим навязывает массам свои доктрины после того как он оказался у власти, но и как массы усваивают эти доктрины (даже восторженно) до того. В отношение фашизма понятие “тоталитарной демократии” так же важно как и понятие “тоталитарной автократии”.
Конечно, между партией радикалов и фашистами были и различия, но здесь мы займемся тем, что было между ними общего и с чем как раз была связана их популярность. Я настаиваю, что в межвоенное время большинство французов было согласно с фашистами по следующему ряду позиций.
Первая позиция. Марксизм вообще - это плохо, и в частности коммунизм - это зло. Лидер фашистской “Народной партии” Жак Дорио говорил в 1938г.: “Наша политика проста: мы призываем французов объединиться против марксизма. Мы хотим очистить Францию от агентов Москвы”.
Вторая позиция. Марксистская доктрина классовой борьбы зловредна, а либеральная и консервативная доктрина классового согласия - благодетельна. Для Марселя Деа, главы фашистского движения “Национальное собрание французского народа” в этом и состояла сущность тоталитаризма. В 1942г. он говорил: “тоталитаризм - это согласие. примирение”. К этому проекту присоединялся Пьер Тэттанже, лидер движения “Молодые патриоты”, хотя он исключал из национального “согласия” коммунистов.
Эта дискриминация коммунистов дополнялась дискриминацией профсоюзов. Риторика фашистского “социализма” была часто революционной, но его реальные воззрения были реакционными. Матиньонские соглашения 1936г. были торжеством центризма. Они были даже более популярны в среде мелкого, а не крупного бизнеса. Это указывает на то, что фашизм действительно был политически магистральным движением. Также вполне магистральным  был другой лозунг французских фашистов: открыть путь наверх наиболее энергичным индивидам. Жорж Валуа из движения “Пучок”, вторя другим фашистам и продолжая якобинскую и наполеонистскую традицию, декларировал: “Таланту - возможность карьеры”.
Третья позиция. Крупный бизнес и экономический модернизм - плохо, а малый бизнес и экономический традиционализм - хорошо. С позиций фашистского “социализма” атаковался большой бизнес или “капитализм” и защищался мелкий бизнес и средний класс вообще и собственник-крестьянин в частности. В 1938г. Дорио сокрушался по поводу разорения средних слоев высокими налогами, а в 1942г. Деа декларировал, что “спасение наших средних классов должно стать самой достойной и самой главной целью Национальной революции. Вот что для них означает социализм. Тут мы страшно далеки от марксистского вздора насчет неизбежной концентрации производства на больших предприятиях и искоренения мелкого производителя; марксисты хотят превратить его в зарплатный класс”. Ранние фашисты-социалисты вроде Жоржа Валуа или Пьера Тэттанже в 20-е годы сражались против инфляции и обильных государственных расходов, за сбалансированный бюджет и сильный франк - куда уж центричнее. “Народная французская партия” декларировала в 1936г.: “Мы будем защищать интересы всех, чья деятельность составляет традиционный элемент социального равновесия во Франции”. Более центристскую позицию трудно найти.
Четвертая позиция. Национализм - хорошо, интернационализм (даже фашистский) - плохо. Ведущий интеллектуал Народной французской партии (партии Дорио) Пьер Дрие ля Рошель подчеркивал в 1937г., что приход к власти во Франции французских фашистов должен усилить Францию против Германии, против немецких фашистов. Нет сомнений, что большинство французов были с этим совершенно согласны, так же как они были согласны с лозунгом Огненного креста, а впоследствии и режима Виши  “Родина - Семья - Труд”. 
Пятая позиция. Французский колониализм в Северной Африке и Индокитае - хороший колониализм.
Шестая позиция. Традиционное разделение функций между мужчиной и женщиной - хорошо, а эмансипация француженки - угроза традиционной морали французского общества.
Седьмая позиция. Французские евреи - не настоящие французы. Интересно, что вплоть до 1967г. почти половина французов (по опросу) была согласна с де Голлем, что евреи “элитарный народ, самоуверенный и склонный доминировать” и что это “время от времени в некоторых странах провоцировало, или лучше сказать, вызывало недоброжелательный протест”. Этот же опрос показал, что 17% французов считают, что евреи не настоящие французы, а в 1946г. так считали 46% французов.
В виду всего этого не следует удивляться тому, что Дрие ля Рошель назвал Жака Дорио настоящим центристом, добавив, впрочем, что он “силовой”(violent) центрист. Это означало, что он хочет добиться авторитарными методами всего того, чего Радикальная партия рассчитывала добиться либеральными методами. Для Дрие французский радикализм был тоже фашизм, разновидность фашизма, устаревшая и парламентарная. Дрие писал так: “Необходимо заменить этот старый фашизм другим. Это должен быть не более чем новый радикализм, новое движение мелкой буржуазии, дисциплинированной и организованной в новую партию. Эта партия должна найти себе место между большим капиталом, крестьянством и рабочим классом. Используя насилие (terror) и власть (authority) она подчинит их интересы старой программе в обновленном виде”.
Вызывает восхищение способность Радикальной партии обезвредить своего конкурента. После 1940 г. Пьер Лаваль пытался в условиях режима Виши это продолжать, но тут уже было неясно, кто кооптирует кого. Идеология французских фашистов в 20-х и 30-х годах была, конечно, тоталитарной. Но она была, по меньшей мере в некоторых аспектах, в той же мере и демократической.
Пояснения. К эссе Р. Соуси уместно сделать некоторые пояснения. Понятие “тоталитаризм” в этом эссе близко к “авторитарному правлению от имени большинства”. Далеко не все поклонники этого понятия будут таким употреблением довольны. Строго говоря, Р. Соуси мог пользоваться только понятием “фашизм”, а от понятия “тоталитаризм” вообще отказаться. Оно здесь не обязательно, но переводчик не решился выбросить его из чужого, как никак, текста. Матиньонcкие соглашения 1936г. - национальный трудовой контракт между работодателями и трудящимися. Жак Дорио и Марсель Деа были, между прочим, ренегаты из компартии.

Monday, 25 February 2019

Настоящий Сидней Рейли, он же Розенблюм

Внимание!
В этом блоге помещен оригинальный материал про Сиднея Рейли (Зигмунда Розенблюма). К моему удивлению, это самая мало посещаемая публикация в блоге. В сети на тему «Сидней Рейли» бесчисленные публикации, тупо с важным видом перемалывающие басни, исходящие от самого Рейли-Розенблюма, Локкарта-младшего и ЧК. И никакого интереса к новой и неожиданной солидной фактуре. Между прочим, этот материал релевантен и для понимания 30-летней мировой войны ХХ века. Любознательные, наберите в поиске «Сидней Рейли и Уинстон Черчилль» или найдите в этом блоге публикацию 28 октября 2016 года. Я предлагаю кое-что гораздо более интересное. 


Александр Кустарев

Под маской Сиднея Рейли


Все громкие репутации раздуты, даже заслуженные. Но некоторые к тому же еще искажены, восхваляя культовую фигуру не за ее реальные достоинства, а за придуманные. Именно это произошло с персонажем, известным под этикеткой «Сидней Рейли».

В советской демонологии «Сидней Рейли» малевался самыми густыми красками как «матерый английский шпион», «злейший враг» советской власти, злокозненный заговорщик. Особенно опасный, потому что особенно умный и хитрый как сатана. без малого сверхчеловек. Примерно так же он выглядел в изображении Локкарта-младшего, сына английского посла в Петрограде, вместе с которым (послом) он якобы собирался задушить в колыбели новорожденную советскую власть. Локкарт назвал его Ace of spies. Диссидент Револьт Пименов воспринимал его в том же духе, с той лишь разницей, что превращает из агента Лондона в тайного агента-провокатора Москвы.

Так вот: Рейли в самом деле был выдающийся человек, но совсем не в той роли, которую ему приписывает молва.

Всегда были основания подозревать, что этот «Сидней Рейли» и операции, в которых он был якобы центральной фигурой, это какие-то фантомы. Но проверить это было трудно, живя в Союзе. А на Западе, где он в основном оставил следы, этот Рейли никого не интересовал, даже после телесериала, изготовленного по материалам Локкарта.

Но в 2003 году появилась книга Эндрю Кука -- первая серьезно документированная биография Рейли. И наконец-то стало возможно сопоставить миф и реальность.

Реальный Рейли, как и можно было догадываться, оказался совсем другим человеком. Начать с того, что этот «английский шпион Сидней Рейли» не был английским шпионом и звали его не Сидней Рейли. А был он бизнесмен из Одессы по имени Зигмунд Розенблюм, занимавшийся в основном маклерством на грани аферизма, иногда вполне вульгарного, иногда вдохновенно-виртуозного.

Расписывать его как «суперагента», тем более, как английского, почти смешно. Как настоящий шпион он выступил только один раз, в Порт-Артуре в 1905 году, когда украл русские военные документы и продал их японцам. Но там он действовал сам на свой страх и риск, и эта его операция была более или менее случайным побочным продуктом деловой активности – импровизацией.

Он собирался стать заговорщиком. Это внешне похоже на шпионаж, но на самом деле предприятие иного рода, а именно, политический авантюризм. Но так или иначе, эти его инициативы были абсолютно стерильны. Он пытался поддержать авантюру Савинкова, но тот был битой картой заведомо. А в Петрограде в 1918 году и в «операции Трест» в 1925 году он сгорел на первом шагу, оказавшись жертвой провокаторов. Его никто не поддерживал извне, и у него не было никакой агентуры внутри России.

Считать или не считать эти операции шпионскими, совершенно непонятно, почему все, кто о нем пишет – и поклонники, и столь же восторженные хулители – как попугаи называют его операции «блестящими». Они смутно подозревают что-то, когда, рассказывая про них, выражаются, например, так: «несмотря на свою замечательно чутье ...» и в этом роде. В самом деле, если он так беззаботно доверился Берзиню или попался на крючок Артузову, то какой же он сверхчеловек и суперагент? Сущий младенец в лесу. Или?

Инсайдер КГБ и авторитетный перебежчик Гордиевский имеет все основания считать Рейли, по совокупности, так сказать, содеянного, «мелкой сошкой», хотя это выражение, на мой взгляд, несколько вводит в заблуждение, поскольку допускает, что Рейли играл пусть и ничтожную роль в «больших делах», тогда как сами «дела» были мыльные пузыри.

Контраст мифологии Рейли и реальной фактуры произвел на меня тогла (2003 год) такое впечатление, что я, излагая содержание книги Эндрю Кука (в заметке для еженедельника «Новое время» в том же 2003 году), не мог удержаться от сарказма и сравнил Сиднея Рейли со всеми персонажами живописной банды Остапа Бендера, потому что тогда мне казалось, что он, помимо сходства с самим Бендером, выглядит почти жалко (как Паниковский) и простодушно (как Шура Балаганов).

Я не хочу отказываться от того, что писал раньше. Но могу сожалеть, что на этом остановился. Тогда я, в сущности, всего лишь примкнул к армии профессиональных разоблачителей высокопарных официальных легенд -- богоугодное, но пустое занятие, потому что устоявшиеся легенды живут собственной жизнью и разрушить их невозможно, пока они не вытесняются из народной памяти по ходу времени. 

Теперь я думаю, что репутацию Розенблюма-Рейли надо не опускать, а восстанавливать и даже, может быть, поднимать. В иной роли и в гораздо более интересном контексте.

После публикации исследования Эндрю Кука версию "Сиднея Рейли как корифея шпионажа" оказалось поддерживать труднее, и она была модифицирована. Его чаще стали называть не шпионом-агентом, а аферистом-авантюристом. Это напрашивается, если принять во внимание интенсивность его бравурной коммерческой и посреднической активности. И хотя опять-таки их масштабы и успех завышаются (в силу технологии масскульта), в этой роли (Остапа Бендера) он выглядит совсем не слабо.

Однако и не в этой сфере он обнаруживает действительно редкие достоинства. Внесем теперь в образ «Сиднея Рейли» еще ону корректуру. Обратимся к эпизоду, который до сих пор не упоминали. Это – миссия Рейли в зоне под контролем Деникина в 1918 году. Ее тоже обычно подгоняют под образ Рейли как шпиона. Не вполне корректно. Он работал в этом случае просто как внимательный наблюдатель с целью лучше понять, следует ли странам Антанты связываться с правительством при штабе Деникина как с полноценной альтернативой большевикам.

В более нормальных условиях эту работу выполняют сотрудники информационных агентств, специальные корреспонденты, или сотрудники посольств. Иногда они добывают, как теперь говорят, «эксклюзивную» информацию, но в основная это прямая и открытая, как теперь говорят, «наружка».

Розенблюм-Рейли прекрасно справился с этой работой. Именно после нее он был все-таки принят на английскую службу и награжден. Писал ли он регулярные донесения или общий доклад секретной службе, не известно. Но есть один документ, по итогам этой экспедиции. Это записка Уинстону Черчиллю (ее русский перевод помещен в моем блоге aldoтkustbunker.blogspot.com), где Розенблюм-Рейли предлагает стратегию в отношении России.

Вот в двух словах ее содержание. Сперва он предупреждает, что большевики уже победили. Это само по себе говорит о его проницательности, потому что западная пресса в это время была полна сообщениями о близкой победе белых. Он объясняет далее, почему белые так бессильны, демонстрируя и тут редкое для того времени понимание обстановки.

После этого он дает рекомендации. Во-первых, он считал, что Белому движению и приграничным государствам нужно предложить и даже навязать конференцию, которая учредит федерацию на месте империи. Во-вторых, он видел главную опасность в том, что Красные попадут под контроль Германии и считает нужным это предотвратить. И в-третьих, он рекомендовал немедленно приступить к экономическому возрождению Германии и России через специальный пул кредиторов.

Предложенная им стратегия даже сейчас производит сильное впечатление, а по тому времени просто уникальна. Позднее появились признаки, что западный политический истеблишмент начал понимать то, что Розенблюм-Рейди понимал уже к концу 1918 года, но тогда никому ничего похожего не приходило в голову. В другой раз я буду подробнее комментировать содержание этого меморандума и объясню, почему я приписываю этому документу интеллектуальное качество. Сейчас же я предлагаю условно принять это за очевидность и вернуться к фигуре Розенблюма-Рейли.

В записке Черчиллю он обнарживает экспертизу и интуицию эффективного политического руководителя, редкие в эстаблишменте того времени. Ему бы в этой роли и быть. Но, увы, именно она была ему недоступна. 

Вот занятная деталь. Журналист, бравший интервью у писателяя Т. Гладкова, замечает: «невероятно, но он не был принят в высоком обществе». Что ж тут такого невероятного? Журналист тут же сам продолжает: не кончил правильную частную школу, не имел правильной родословной и так далее. Другими словами: у него был низкий статус, у него не было, как мы теперь выражаемся, «социального капитала».

Еврейский выскочка и бизесмен с сомнительной биографией. Было бы невероятно, если бы с такой анкетой он сумел бы проникнуть в политический истеблишмент. Может быть, еще во Франции через университет (как Александр Кожев), но не в Германии и не в Англии.

И вот тут ключ к самой живописной и, я думаю, многозначительной стороне его биографии. Он искал лазейку в истеблишмент единственным доступным ему образом. Знакомства, знакомства. Связи, связи, связи. Весь его бизнес построен на гомерической «пиарной» суете. Воистину: Фигаро здесь, Фигаро там. И показуха, показуха, показуха. Английским спецслужбам он внушает, что у него разветвленные связи в России, а чекистам всячески дает понять, какой у него авторитет в английских спецслужбах. Можно сказать, что в эпизодах с «заговорами» он сам себя оговорил, за что в конце концов и поплатился.

На деле эта суета вовсе не была такой уж успешной. Каждой связи хватало не более чем для одной операции. Либо партнеры сами теряли свою ценность. Такова была судьба его связей в России в результате революции (Великий князь Сергей Михайловвич). Либо с самого начала связи оказывались недостаточно эффективны, когда он нарывался на таких же как он (Савинков). Либо партнеры его просто кидали (Берзинь). Если присмотреться, то Розенблюм-Рейли так и остался одиночкой, маргиналом, вольным самураем. У него не было ни надежных сообщников, ни патронов, ни клиентов. Пример: когда он предлагает создать инвестиционный пул для кредитования немецкой и российской экономики, он как будто надеется, что это сможет сделать он сам в паре с Карлом Ярошинским ... Два моряка в одном тазу….

Так вышло, я думаю, потому, что он стучался все время не в те двери. Его место было с большевиками. Они были ему социально близки, и в их рядах таких персонажей, как он, было немало.

Почему он не пошел с большевиками сразу, сказать трудно. Убеждения вряд ли играли тут роль. Писатель Т. Гладков считает, что у Розенблюма-Рейли никаких убеждений не было. Он был дескать прирожденным предпринимателем и просто зол на большевиков за то, что они «закрыли» капитализм, уничтожив таким образом среду, где он чувствовал себя. как рыба в воде. С этим можно было бы согласиться, если бы под «убеждениями» имелись в виду какие-то высшее идеалистические благонамеренные мысли. Но если убеждения это «душевная потребность» (артикулированная или нет), то дело обстоит сложнее.

Больше похоже на то, что любовь Розенблюма-Рейли к капитализму объяснялась не столько его страстью к личному обогащению, сколько страстью к «делу», к инициативе и «новаторству» (в духе Вебера-Шумпетера), а тут большевизм даже без капитализма открывал для одаренных и энергичных людей небывалые возможности. Во всяком случае, поначалу. Не говоря уже о том, что новая власть очень быстро повернула к НЭПу, и вряд ли он мог тогда предвидеть, что НЭП скоро отменят.

Над ним, конечно, висел смертный приговор за участие в «заговоре послов», и ему сперва нужны были гарантии, что его отменят. Вероятно, это было вполне возможно. Но для этого потребовалось бы установить личные отношения с совершенно конкретными людьми.

Без этого было не обойтись даже в том случае , если бы он хотел в новой России заниматься только бизнесом. Но он хотел больше – он хотел власти. Его страсть к меморабилии Наполеона вполне обнаруживает характер его честолюбия. Именно честолюбия, а не тщеславия. Рискую предполоить, что он не мнил себя Бонапартом, но был убежден (как и Савинков, вероятно), что России понадобится консулат и думал с полным основанием, что он вполне годится в консулы. А это тем более означало бы тесные отношения с конкретными людьми.

Нетрудно, пожалуй, прямо назвать их поименно. Прежде всего это Троцкий – ровестник и почти двойник по происхождению и социальному характеру. Я подозреваю, что Розенблюм часто ставил мысленно себя на его место. Других он сам называет в записке Чкрчиллю: Красин, Иоффе, Радек, оказавшиеся прогерманской кликой в руководстве ВКПб. Это была его референтная группа, и к ней он испытывал стандартную «любовь—ненависть». Он не мог завести с ними шашни, и они тоже не смогли бы взять его в свою «тусовку». Они были уверены, что она уже укомплектована. Тут можно сказать нашла коса на камень: между ними неизбежно было миметическое соперничество (revalité mimétique) .

Именно это блокировало его переход на сторону большевиков, а не его страсть к чистогану или даже склонность к капиталистической эзотерике и тем более не дурацкий смертный приговор. В конце концов он как будто бы придумал, как эту трудность обойти. Он, вероятно, искал выхода на ЧК. И поэтому, а не потому что поверил в сказки эмиссара Артузова про «союз меча и орала», согласился вернуться в Москву.Наверное, собирался убедить Лубянку, что он может быть очень полезен как важный инсайдер английской спецслужбы. Но, вероятно, не убедил и оказался не нужен. Хотя не исключено, что убедил, но кто-то наверху, опасаясь, что он может вырасти в опасного конкурента уже внутри советского\стаблишмента, решил от него избавиться..

Разумеется, эта интерпретация личности Розенблюма-Рейли построена на догадках и скорее всего ее никогда не удастся документировать. Но она  согласуется с изветными фактами. Тогда как  устоявшаяся в масскультуре версия основана на выдумках. Тем не менее она упорно воспроизводится. И будет воспроизводиться впредь. Понятно почему. Она удобна разным сильным агентурам.

Сперва безусловно к этому мифу приложила руку советская контрразведка. Изображая «английского разведчика Сиднея Рейли» этаким корифеем интриги и разведки, она нагнетала собственный авторитет; как победитель этого титана, она сама выглядели титаном.

Решающий шаг в этом направлении сделал сериал «Операция Трест», изготовленный по материалам Лубянки. Хотя интересно, что там лишь подразумевается, что он крупная рыба. Гораздо больше его разукрасил Локкарт-младший, которому не нужно было заботиться о профессиональном авторитете Лубянки. Он просто надеялся подзаработать на рынке масскультуры. И подзаработал, поскольку удачно использовал (случайно или с умыслом) возможность сблизить своего персонажа и Джеймсом Бондом в самый разгар бондомании. Можно думать, что ему в этом помогла английская спецслужба, которая к тому времени от скрытности начала переходить к саморекламе. С тех пор эта тенденция очень окрепла, поскольку все больше требовалось успокаивать общество в связи с нарастанием терроризма. А после обморока в начале перестройки и чекисты вернулись к назойливому бахвальству (мою старую заметку на эту тему я тоже помещаю в своем блоге).

Ну а затем инициатива переходит к арт-индустрии – к креативщикам. Всякая масскультовая сказка, однажды став популярной, наращивает свою популярность по инерции, и пересказывается снова и снова, как исландская сага. В иерархии культиндустрии статус жреца тем выше, чем выше статус культа, с которым ему удается себя отождествить 

Чем шире культ, тем больше жрецов с него кормится. Поэтому все чаще Розенблюиа-Рейли ставят рядом с «агентом 007». Начало этому положил как будто бы сам создатель торговой марки «Джеймс Бонд» Ян Флеминг.

Без этого вряд ли кому-то пришло бы в голову поставить рядом Розенблюма-Рейли и чистого спецназовца Джеймса Бонда. Или Флеминг представлял себе обоих как идейных борцов за святое дело правильного человечества? Шутка.. Но теперь, когла это произошло,  «Сиднею Рейли» можно приписать любые подвиги – и никто проверять не станет.

Плетью обуха не першибешь. Придуманного «Сиднея Рейли» из масскульта устранить уже невозможно. Но извлечь из-под этого ширпотребного мусора подлинного Розенблюма-Рейли стоит. Хотя бы ради правды и справедливости к нему самому: он ведь был выдающимся человеком.

Но важнее другое. Люди никому, кроме своих близких, не интересны сами по себе. Они могут быть интересны посторонним, то есть обществу лишь постольку, поскольку в них фокусируются тематика общественной жизни: в конкретный момент, в конкретную эпоху, или  вечно-всегда. Розенблюм-Рейли очень содержателен в первых двух, а может быть и во всех трех масштабах. Но чтобы увидеть  это, нужна адекватная оптика. В оптике Яна Флеминга он выглядит как Джеймс Бонд, то есть в контексте плаща и кинжала. А по-настоящему он раскрылся бы в оптике писателя Бальзака, например.

 


                                                                                АЛЕКСАНДР  КУСТАРЁВ

                          КТО ВЫ МИСТЕР  РЕЙЛИ

Первоначальная публикация в еженедельнике «Новое время» (один из номеров в сентябре 2003 года

Он служил в британской и американской армии, уверял, что он капитан английской разведки и английский лётчик, что он сотрудник Скотланд ярда. В конце концов был схвачен, застрелен, кремирован и исчез. Ну что, любители кроссвордов: кто это? Сидней Рэйли? Нет, некий Гарри Коул. Подлинный персонаж. Роман о нём написал писатель Роберт Райан.
Гарри Коул – одно из 13 имён этого персонажа. Он действительно служил в британской и в американской армии, был во во французском сопротивлении, в немецкой службе безопасности СД. Во время оккупации Германии, выдав себя за сотрудника английской разведки в чине капитана, он занимался денацификацией, а на самом деле просто грабежом. И выдавал себя за английского лётчика, за сотрудника Скотланд ярда, агента Британской секретной службы. И конечно женщины, женщины – без их помощи множество его трюков не удались бы. Был арестован в самом конце войны, бежал, но сразу после этого был застрелен в Париже в перестрелке с французской полицией. Гарри Коул. Я сперва схематизировал его биографию, потому что из более подробного варианта сразу видно, что герой жил в другое время.
А какое сходство! Рассказ Роберта Райана про Гарри Коула попался мне на глаза как раз когда я дочитывал новейшую биографию пресловутого и таинственного Сиднея Рэйли. Гарри Коул показался мне просто какой-то реинкарнацией Рейли.
Читателю это может показаться странным. Он знает другого Рейли. Сидней Рейли занимает важное место в советской демонологии. Злобный враг советской власти, агент английского империализма, коварный заговорщик, искусный соперник чекистов и главный отрицательный персонаж одной из самых знаменитых операций ЧК.
Чепуха всё это. Ибо Сидней Рэйли был прежде всего аферист – по английской терминологии conman или confidence trickster. Легенду о себе он создал сам при участии ЧК и Роберта Брюса Локкарта – английского дипломатического представителя в Петрограде в первые послереволюционные месяцы. Впоследствии Робин Брюс Локкарт написал о Рейли книгу по рассказам своего отца. По ней был поставлен телевизионный сериал, дополнивший советский сериал «Операция «Трест»» и окончательно закрепивший в нашей памяти образ легендарного героя антисоветского сопротивления.
Локкарт-джуниор не был единственным распространителем этой легенды. В разное время было опубликовано несколько биографий Рэйли и все они примерно в том же духе. Вероятно, это объясняется просто: рынок предъявлял спрос на такой персонаж. Но дело, конечно, было не только в этом. Рейли – и это был главный его талант –  весьма искусно изготовил свою легенду сам и сумел убедить множество будущих свидетелей (Локкарт был один из них) в том, что всё это правда. Он был человек большого обаяния, магнетический человек и сам верил своему вранью – типичные свойства большого профессионального мошенника.
Но вот наконец-то нашёлся человек, тщательно проверивший слухи, которые Рейли распускал о себе самом. Эндрю Кук (учитель и директор школы в южной Англии) потратил 30 лет на эту проверку и теперь предложил нам аккуратно документированную биографию Сиднея Рэйли. 
Конечно же никакой он не Рэйли. На самом деле он звался Зигмунт Розенблюм и родился в типичной еврейской семье как раз когда российское полу-урбанизированное еврейство вступало в фазу своей исторической пассионарности: подростки рвались в университеты, в Америку, в бизнес, в революцию. Двоюродный брат Роземблюма-Рэйли Лев Брамсон был депутатом Думы и публицистом; он уехал во Францию ещё до революции и там его следы затерялись. Рэйли же занялся бизнесом и оставил множество следов.

Его биография как Сиднея Рэйли начинается с женитьбы на вдове англиканского священника. Она овдовела при странных обстоятельствах. Её муж был, конечно, очень болен и одной ногой в могиле, но Эндрю Кук почти доказал, что первая жена Рэйли Маргарет и Розенблюм ммм... помогли ему умереть.
После женитьбы Розенблюм оседает в Лондоне и начинает править себе английскую ксиву. Ему очень хотелось, чтобы в его паспорте не было слова «натурализованный» - он хотел быть настоящим англичанином. Это удалось. Имя Рэйли – это среднее имя его тестя. То, что он воспользовался этим именем, а не придумал из головы, как мне, кажется, указывает на то, что он Розенблюм, как все вдохновенные самозванцы, хотел верить в подлинность своего британства и помогал себе, манипулируя чистыми символами, в данном случае именем.
Это повторилось ещё раз. Когда Рэйли женился второй раз на дочери полковника-выкреста Надежде Массино, он идентифицировал себя с её семьёй и в частности с братом Надежды Георгием. Рассказывая о своём происхождении, он пользовался биографией Георгия Массино. Говорил, что его мать урождённая Массино. Никак не хотел быть самим собой.

Биографические данные в его новом паспорте тоже были подлинные, то есть заимствованные из досье покойника. Всё это помог ему сделать руководитель отдела Скотланд ярда Уильям Мелвилл за некоторые услуги: он нанял Рейли присматривать ра русскими иммигрантами в Лондоне. На этой ниве Розенблюм-Рэйли свёл много интересных знакомств, среди прочих с семьёй Войнич. А позднее он распространял слух, что был прототипом знаменитого романа Этель Войнич «Овода» - ещё один самообман.

Затем, согласно всем прежним биографиям, Рэйли помогал Мелвиллу выловить некоего д’Арси, владельца нефтяных концессий в Персии. Эндрю Кук показывает, что это чистая фантазия. На самом деле как раз в это время Рейли вертится в Порт Артуре. Он имел дело с поставками в армию и вместе с одним китайским инженером передал японцам важные сведения об укреплениях Порт Артура. Это был настоящий шпионаж за деньги, но Рейли об этом не рассказывает. Это доказал Эндрю Кук.
В этом эпизоде обнаруживается постоянный элемент всей последующей деятельности Рэйли. Он всегда вертится около властей, тяготея к государственным подрядам. Впоследствии сэр Уильям Вайзман, глава английской разведки в США сказал про Рэйли: «Стиль его бизнеса  - более или менее нечестное брокерство в любом подряде, к которому он может хоть как-нибудь примазаться». Когда Рэйли был толкачом австрийской судостроительной фирмы «Блом и Фосс» в Петербурге и выбивал для неё государственные подряды, филёры охранки дали Рейли прозвище «брокер». Как бизнесмен Рейли был, таким образом, не финансист, а связник-толкач-пиарщик.
Компания в Петербурге у Рэйли была отменная. Близкий к Распутину банкир и издатель Алексей Филиппов. Газетчик Михаил Суворин, его брат Борис, бухгалтер Сувориных Владимир Крымов. Вместе с Борисом Сувориным Рейли создаёт общество воздухоплавателей «Крылья», организует авиа-гонки Петербург-Москва, аэроклубы. Комендантский аэродром в Петербурге (в Горелово) – результат усилий Рейли..
Знакомства знакомства знакомства. Связи, доходившие до самого Распутина. А потом рассказы о знакомствах, знакомствах, знакомствах. Полезные знакомства перемешиваются с престижными. Вот среди его связей уже и Великий князь Алексей Михайлович.
Великий князь -- большой любитель фотографии, и Рейли дарит ему новый фотоаппарат. Совсем как Остап Бендер со своим чайным ситечком из лучших домов Филадельфии 
Как в Петербурге, так и в Нью-Йорке. Американцы продавали России оружие. Является Рэйли и предлагает уговорить русских заказчиков ослабить контроль качества. На самом деле контроль собирались ослабить и без него, и Рэйли об этом прослышал. Эта афёра напоминает классический одесский трюк. Еврей встречает на перроне провинциальных единоверцев, привозящих своих чад из какой-нибудь Жмеринки поступать в университет. Могу помочь, говорит он. Сто рублей. Если ничего не выйдет, возвращаю деньги назад. И возвращает тем, чьи отпрыски не устроились. Проще пареной репы.
Была легенда, будто Рэйли в Нью-Йорке работал на немцев. Якобы был причастен к взрыву порохового завода Моргана в Такоме (штат Вашингтон). В этой легенде Рэйли выглядит вообще титаном. Моргана он якобы хотел подсадить как конкурента. Но это выдумки самого же Рэйли, чтобы набить себе цену.
Выдумка следует за выдумкой. Брюс Робин Локкарт уверяет, что Рейли записался в германскую армию, прикидывается полковником и проник в Генеральный штаб. Ещё один Штирлиц. Тоже миф.
Все авторы пишут, что он был в британской секретной службе SIS (Secret Intelligence Service), но до 1918 года и это неправда. В 1917 году он стал проситься на службу в разведку, и тогдашний её глава легендарный «С» Мэнсфилд Каммингз ничего о нём не слыхал. И вообще брать его не хотел.
Всё-таки английским агентом он стал. В этой роли он с напарником по имени Джордж Хилл совершает поездку по югу России во время Гражданской войны. Пишет донесения – не слишком глупые, но и не слишком проницательные. Пытается объяснить подслеповатым англичанам, что большевики самая большая угроза цивилизации (совсем как через полстолетия профессор Ричард Пайпс). От имени Деникина просит помощи. Вместе с Хиллом получает военный крест. Превышает свои осведомительные обязанности и поддерживает Деникина, делая вид, что его поддержка что-то значит. Сам называет себя капитаном, что неправда.  
И, наконец, два главных «подвига» Рейли в его «крестовом походе» против большевизма.  Заговор Локкарта был на самом деле заговор Рэйли и похоже, что никто, кроме Рэйли в нём не участвовал. Известный диссидент Р.Пименов и некоторые не-русские авторы развивали версию, что Рэйли работал на большевиков, и всё это была провокация. Провокация могла быть. Рэйли вступил в контакт с латышами, а те уж точно были провокаторами, хотя Рейли об этом не знал.
Что же касается операции «Трест», то всем известно, что это была провокация. Операция была виртуозной, но её важность для предотвращения контрреволюции теперь кажется весьма сомнительной. Её авторы сами, похоже, были какими-то рэйли-розенблюмами. Зачем они втянули в это Рэйли, тоже не очень понятно. Принимали его всерьёз? Больше некого было?
Но какого рожна он сам-то полез в это дело? К сожалению, никаких свидетельств о его подготовке к миссии в России не сохранилось. Его последняя жена Пепита Бобадилья (видимо, тоже фантазёрка и в своём роде аферистка), обожавшая его и верившая до конца, что вышла замуж за великого человека, сообщает лишь, что в 24 году к нему приходил какой-то русский Drebkoff и говорил, что России нужен настойщий вождь. Рэйли уверял Пепиту и, скорее всего думал сам, что его влиятельные покровители в случае неудачи его вызволят. Но это была фантазия. Никому до него не было дела и секретная служба в Англии никакого отношения к этой афёре не имела.
Думал ли Рэйли о самом себе как о вожде новой России? Рэйли очень интересовался Наполеоном (совсем как нынешний боннапартовед пур для дам Радзинский) и всё про него знал. Он облазил в Париже все наполеоновские места, не иначе как общаясь с тенью своего героя. У него была огромная коллекция руссики-наполеоники. Он собирал её 25 лет, но потом продал в Нью-Йорке в 1921 году. Русский Наполеон? Есть основания догадываться, что эта мысль не была ему совсем чужда. Но потом он всё-таки-решил, что Савинков на эту роль больше подходит. Он давал Савинкову деньги.
Но и о себе он тоже не забывал. У него были даже некоторые политические проекты в отношении России. Он представил заинтересованным кругам в Англии некий аналитический документ (совсем как олигарх Березовский или советолог Бжезинский) под названием «русская проблема» - плоский и наивный как представляется теперь, да, видно, представлялся бывалым политикам и тогда.
Вообще на его планах переворота в России лежит тяжёлая тень легкомыслия. Занятны, между прочим, планы Рэйли на случай успеха. Во время «заговора Локкарта» подыгрывавший ему Берзин предлагал убить Ленина и Троцкого. А Рейли хотел провести их по улицам без штанов. То есть осрамить. Он думал, что этого будет достаточно. Он верил, что советскую власть можно ликвидировать легко и быстро. Нужно только добыть денег. Как? Он предлагал грабить музеи, увозить ценности, включая, вероятно, двенадцать стульев, и продавать.
Но скорее всего в голове у него вертелись какие-то коммерческие проекты. В 1924 году его коммерция была в плохом состоянии и здоровье тоже. Он пытается организовать инвестиционный пул в Новую Россию. Вероятно, Рэйли, привыкший иметь дело со старыми российскими бюрократами, не сумел найти себе применение в другой коммерческой среде. Наверное, ему снилось, что в России восстановится привычная ему атмосфера.
Главное свойство этой атмосферы – нерасчленённость политической и коммерческой сферы.  Недавно на российском телевидении был показан фильм про суперменеджера Гулага Нафталия Френкеля. Авторы фильма проницательно назвали Френкеля «первым олигархом», хотя и не сумели это толком продемонстрировать. Так вот, Рэйли вполне можно себе представить на месте Френкеля. Или на место не менее пассионарного и легендарного Парвуса-Гельфанда. Или на месте любого из постсоветских олигархов. Впрочем, и на месте Хлестакова тоже. Как и Остапа Бендера. Вообще, Розенблюм-Рэйли представляет собой удивительный синтез Бендера, Кисы Воробьянинова, Паниковского, Шуры Балаганова, Козлевича – всей веселой компании, придуманной  Ильфом и Петровым. Великий был человек. Синтетический.