Антисемитизм без Гитлера Дорога к холокосту начинается в Восточной Европе

Три года назад в очередной заметке для журнала «Неприкосноваенный запас» (2017,№ 3) я изготовил бук-эссей по поводу книги вторитетного немецкого историка Гетца Али «Европа против евреев»  G.Aly Europa gegen die Juden 1880-1945). Эта книга замечательна тем, что наконец-то трактует холокост не просто как преступление немецкого нацизма, а как кульминацию общеевропейского антисемитизма. Для этого блога я сделал перевод короткого фрагмента из книги Г.Али. Поначалу я думал дополнить этим свой бук-эссей, но по разным обстоятельством не смог это сделать во-время, а потом совсем забыл об уже сделанном переводе. Только что я его случайно обнаружил в своих файлах и вот публикую, теперь уже чтобы напомнить о публикации в «Неприкосновенном запасе».

В этом фрагменте Г.Али воспроизводи раннюю интерпретацию конфликта европейских наций с евреями как «чужаками», намеченную Трейчке, отредактированную Зиммелем и Зомбартом и, что особенно интересно, поддержанную забытыми ныне проницательными еврейскими комментаторами.  Далее следует короткая глава из книги Гетца Али.

 

Евреи как вожделенный идеал и объект зависти Juden als beneidete Vorbilder (ss. 357-361)

На семи страницах своего знаменитого эссе «Рассуждение о «чужом»» («чужаке») Георг Зиммель в 1908 году предложил теории несколько вопросов, которые мы теперь можем обдумать. Зиммель рассуждает о «чужом» вообще, но называет европейских евреев классическим случаем этого рода. В общем случае «чужой» сталкивается с «местными как странник. Свободно меняющий место и опытный в миру, персонаж сталкивается с людьми, привязанным к земле. Но «чужой» у Зиммеля «это не тот, кто сегодня пришел, чтобы завтра уйти, а тот, кто пришел, чтобы остаться.-- так сказать, потенциальный странник; хотя он как будто бы не собирается уходить, еще не до конца преодолел промежуточное состояние между прибытием и выбытием». При всем доверии к местным он смотрит на них с некоторой дистанции. Это дает ему независимость: «он относится к местным обстоятельствам не так предрассудочно. Соотносит их с более общими, более объективными идеалами и в своих действиях руководствуется не привычкой, пиететом, антецедентом. Он, попросту говоря, подвижен»

Обычно «чужой» укореняется в местной жизни как торговец. Пока хозяйство ориентировано на самообеспечение, торговец не мешает тем, кому он предлагает продукты из дальних стран. Только в модерне «чужой» превращается в проблему. В сфере производства быстро углубляется разделение труда между городами, районами, государствами и континентами; требуетсе все более обширный аппарат посредников, занятых торговлей, перевозкой, информацией; растет биржа и маклерство, банковский кредит, гарантийно-договорная документация. Это новое хозяйственное пространство организует «чужой». Он – интернационален и сообщается со всем миром. Он захватывает возникающие и все более нужные обществу позиции, где требуется умственная работа: в предпринимательстве, администрации и свободных профессиях. 

Именно вв этих сферах разгорается, начиная с 1880х годов, антисемитизм. По словам Зиммеля: «Поскольку в торговле нужно все больше работников и больше, чем в первичной производственной сфере, «чужие» устремляются в торговую сферу. Тем самым они внедряются «в круг, где все позиции, вообще говоря, заняты, а точнее считаются занятыми. Но в торговле еще сохраняются неограниченные комбинаторные возможности». Там возможен экономический успех, там «интеллект неустанно расширяет горизонт и совершает открытия», что «дается гораздо труднее «первичным производителям, менее подвижным и привязанным к медленно растущей клиентуре».

В переломные эпохи коренное население чувствует, что оно как бы заморожено и не поспевает за переменами; ему кажется, что оно ущемлено и ущербно.

Туземец относится к более ловкому «чужому» отчужденно и полу-завистливо, со смесью удивления, настороженности, недоброжелательности и озлобления. Именно в этой обстановке возникают известные национал-антисемитские клише. Очень скоро евреев начинают обличать как неукорененных безродных космополитов, а местным приписывать особое благородство как органичным носителям народной традиции; их предки дескать с незапамятных времен своими руками культивировали родную землю, защищали ее от врага и завещали продолжать это святое дело потомкам.

Юрий Слезкин в часто цитируемой книге «Еврейский век» следует схеме Зиммеля, не упоминая его. Он проводит то же самое различие, хотя в более легковесной терминологии и между теми, кого он называет «меркуриане» и «аполлинарии». В греко-римской мифологии Меркурий (Гермес) был покровителем посланцев, купцов, посредников и разведчиков; Аполлона Слезкин трактует в узком и мало известном (в основном в критском фольклоре) значении покровителя домашнего очага и стада, то есть оседлого населения.

Зиммелю и Слезкину можно возразить, напомнив, что масса восточноевропейских евреев жила в бедноте. Занимаясь мелкой торговлей или торговлей вразнос, как мелкие предприниматели-одиночки на основе разных ремесел – портные, сапожники, кузнецы, жестянцики – они кое-как сводили концы с концами и сами себя называли «пташки божьи» (Luftmenschen). Помимо этого, следует помнить, что Зиммель, работавший тогда приват-доцентом в Берлине, строил свою схему, имея перед глазами буржуазно-ассимилированное немецкое еврейство. Но с другой стороны на рубеже XIX-XX веков евреи обнаруживат гораздо больше стремления пробиться наверх, чем широкие массы в среднем. Зиммель лишь косвенно указывает на эту сторону дела и не обсуждает ее. Об этом пишет Вернер Зомбарт, сделавший в свое время вместе с Зиммелем так много для становления социологии как научной дисциплины. Снова и снова Зомбарт подчеркивает: начиная в тех же самых и даже худших условиях, чем деревенские христиане, евреи в тогдашнем Берлине и везде, где им была обеспечена экономическая свобода преодолевали барьеры вертикальной социальной мобильности в три-четыре раза быстрее, чем христиане-туземцы (Landsleute), оставляя своим конкурентам более низкие позиции. Евреи, говорил Зомбарт, «гораздо умнее и предприимчивее, чем мы». и считал на этом основании справедливым ограничить им доступ в высшие учебные заведения. Ученый как будто бы не должен был бы считать желательным в интересах науки, чтобы еврейскому претенденту предпочитался «более глупый» претендент. Тем не менее Зомбарт рекомендовал эту меру, поскольку в противном случае «все доцентуры и профессуры в высшей шоле будут заполнены евреями – крещеными или некрещеными, безразлично». Последнее замечание Зомбарта ясно указывает на то, что антисемитизм вышел за пределы простого религиозного отторжения. Реакция на умственное превосходство евреев не становится слабее, если они переходят в христианство.

Те же соображения вдохновили антиеврейское выступление историка Генриха фон Трейчке в 1879 году. В часто цитируемой работе «Наши воззрения», намеренно заостренной против экономического карьеризма пришельцев, он называет их «шайкой юнцов-рвачей, торгующих штанами», чьи дети и внуки рано или поздно будут командовать немецкими биржами и газетами». Именитый историк (и блестящий стилист) бичует «непомерное рвение» «всегда готовых к действию проворных вторженцев». Проделки этих ловкачей, пишет Трейчке, грозят гибелью «скромному благочестию» и «старому доброму благонравному трудолюбию» коренных немцев.

И это явление оказывается центральным во всех странах, которые попали в наше поле зрения [книга Г.Али -- АК]: идет ли речь о евреях в литовской внешней торговле, или о процентной норме для евреев в гимназиях и университетах, или о еврейских портных, строящих большие швейные фабрики, или о торговцах, организующих большие универмаги, или об издателях, создающих крупные издательства, или о строителях железных дорог и телеграфной связи,  или об организаторах бирж и банков. Зависть к этим успехам постепенно переходит в ненависть неудачников, независимо от того, чем объясняется их неудача – объективными трудностями, неумением или трусостью.       

 

Ментальные различия превращаются в материальные

В начале ХХ века в социалистических и буржуазных кругах обсуждалась проблема, как можно стимулировать мобильность нижних слоев народа. Цель состояла в том, чтобы помочь «одаренным и способным» подняться в обществе выше, чем это предполагало их классовое происхождение. В 1920 году немецкий государствовед удовлетворенно заметил, что политика и наука серьезно заинтересовались этим «процессом отбора». Стало ясно, что в национальных интересах выяснить, «каким образом индивид продвигается наверх, какие факторы определяют это движение и кому именно удается это восхождение».

На примерах трех поколений нееврейских семей Момберт обнаружил, что медленное движение наверх происходит в соответствии с такой закономерностью: «Как правило перемещению индивида из одного класса в другой (вверх и вниз) предшествует движение по ступеням внутри собственной социальной группы, после чего следующее поколение уже переходит в другой класс». Это – «непрерывный процесс движения по социальной лестнице вверх и вниз». В целом преобладает постепенное восхождение, но ему сопутствует попятное движение, иногда стремительное падение вниз. Всеобщее стремление улучшить «свое или своих потомков социальное положение поначалу распространяется медленно, а затем ускоряется все больше по ходу распада старого сословного порядка и становится всеобщей целью, как констатировал Момберт в 1920 году.

Классовые отношения, самое позднее на рубеже веков, пришли в движение не в последней мере благодаря широкой образовательной программе социал-демократических партий. Как говорил .... персонаж романа Теодора Фонтане «Штехлин» (1899) пастор Лоренцен: раньше можно было 300 лет оставаться владельцем замка или ткачем, а теперь каждый ткач в любую минуту может стать владельцем замка. А в другом месте тот же пастор учит, как изловчиться и избежать крайностей этого перемещения вверх и вниз: лучше пусть будет по старому, если это удается, а по-новому -- только уж если этого никак не избежать.  Когда пастор внушает своей пастве такое кредо, это звучит в сущности почти так же как возмущение Трейчке «шайками торговцев штанами».

В новых условиях сильно пошатнулась статусная уверенность. Поощряемое государством стремление подняться наверх и получить образование, с одной стороны, подогрелось Мировой войной – буквально по знаменитому присловью «в ранце каждого солдата лежит маршальский жезл», а с другой стороны, привело к разочарованию многих миллионов. И вообще, во всеобщей гонке за счастьем всегда кто-то находит, а кто-то теряет, а кто-то добивается чего-то, но никогда не становится первым, как ему хотелось бы. Это порождало зависить и ненависть к тем, кто добивался успеха и при этом легко распознавался как отдельная группа.

Но как могло случиться, что антиеврейские настроения в Польше, Литве, Румынии становились все сильнее, несмотря на то, что восточноевропейское еврейство жило в страшной бедности и лишениях? Это пытался объяснить сионист марксистской ориентации Бер Борохов в 1917 году, сравнивая социальное положение евреев и христиан не по моментальным статистическим данным, а, как Зомбарт или Берне, по их разной социальной динамике. По его наблюдениям капитализм в Восточной Европе сильно потеснил массу еврейских ремесленников, которые до того портняжничали, тачали сапоги и столярничали, «поскольку машина была их злейшим врагом».

Евреи реагировали на это, однако, не как фаталисты и не ломая машины. Они адаптировались. Борохов говорит о «вытеснении еврейских рабочих» в ходе длительного процесса социального переслоения. Вслед за появлением парового ткацкого станка в Лодзи и Белостоке на фабриках появились рабочие-христиане и скоро еврейские ткачи почти исчезли. Переход от ручного производства к машинному, таким образом, сопровождался заменой еврейских рабочих на христианских. Евреи эмигрировали, переселялись в большие города или создавали собственные предприятия.

Такую разницу в поведении Борохов объясняет разной ментальностью: «Еврей решает начать собственное дело с самыми скудными средствами, на что христианин не готов». Буквально на гроши еврей создает предприятие, тогда как материально более благополучный христианский рабочий «будет всю жизнь работать на другого». И Борохов заключает: «состав еврейского рабочего класса очень текуч», то есть меняется значительно быстрее, чем в христианском сегменте. Многие евреи твердо намерены вырваться из пролетарской нищеты. Освободившиеся рабочие места тут же занимают другие евреи, чтобы в свою очередь как можно быстрее выйти из состояния фабричного рабства». Нееврейские российско-польские социалисты обращают внимание на другую сторону дела. В 1912 году, они сомневаются в революционной решимости своих еврейских товарищей по классу, потому что «они гораздо раньше социально утверждаются о обуржуазиваются», чем польско-христианские рабочие. Левые социалисты с подозрением относятся к тому, как быстро еврейские рабочие находят средства и пути поднться наверх и как отстают от них нееврейские пролетарии.

Делекий от марксистских объяснений Йозеф Тененбаум , обнаруживает то же самое, о чем прямо говорит Борохов, а косвенно левые социалисты и приверженцы католической социальной доктрины. Последние снова и снова обращают внимание на «польскую медлительность». Тененбаум наблюдает в своем родном городе Лемберге (Львове): «Евреи в основном принадлежат к типу городского среднего слоя, не характерного для такой исключительно сельской страны как Галиция, где сильно распространена расовая ненависть; этот тип не годится для того, чтобы смягчить возникающий на основе экономических противоречий конфликт между городом и деревней». Напряжение росло по мере того, как галицийские крестьяне стали массами переселяться в город и там попадали в самую конфликтную ситуацию: «Он является в город как homo rudis и сталкивается здесь с интеллигентным сообразительным средним слоем, с которым он не может конкурировать»  При этом ркчь шла об одной вполне определенной категории конкурентов, говоривших на другом языке, имевших другие повадки и иную конфессию. В этих условиях «конкуренция становилась более ожесточенной», чем была бы, если бы конкурентов в процессе перехода к другому образу жизни было бы больше, чем один. В обстановке всеобщей урбанизации евреи восстановили против себя всех, кому они в европейских городах блокировали возможности заработка.

Тененбаум выделяет два социально-экономических фактора. Во-первых, неизбежно растущее в начале капиталистического развития противоречие между городом и деревней. Во-вторых, по его наблюдениям, надежды христианского пролетариата, втянутого в поток урбанизации из-за его малограмотности и незнакомства с городским образом жизни, оказываются не осуществленными. Так воникает армия разочарованных, считающих, что жизнь их обманула. К тому же их только что проснувшаяся национальная гордость уязвлена тем, что прилежание и инициатива евреев обеспечивает им всеобщее уважение и коммерческий успех. Это было оскорбительно для польской национальной гордости. В этом поле напряженности, проанализированном Берне, Зиммелем, Зомбартом, Бороховым, Тененбаумом, Слезкиным, энергетически нагнетается современный антисемитизм. За 12 лет до Зиммеля Теодор Герцль распознал в «классовом подъеме автохтонных евреев» новый источник враждебности к евреям и противопоставил «предпринимательский дух» «духу постоянной работы» Но лишь на рубеже веков, а пожалуй даже после Первой мировой войны массы оказались социально активированы, лишившись привычной базы существования, и принуждены к мобильности. Коренное национальное большинство бросилось наверстывать упущенное и в этом их поддерживали их выборные лидеры и правительства.

Все специальные исследования, которые я использовал в этой книге, подчеркивают эти социально-экономические напряжения, очень редко упоминая расовые теории. Переживший холокост Андреас Бисс (Andreas Biss), рассказывая в 1960 г о депортации венгерских евреев и о своих попытках их спасать, напоминает, что после 1867 г это «трудолюбивое» меньшинство оказалось главной силой едва нарождавшейся венгерской буржуазии и образованной городской интеллигенции. И одновременно с этим зарождается и быстро «взрослеет» общественный антисемитизм, который, как он сам подчеркивает, объясняется «скорее политическими и социальными обстоятельствами, чем религиозными или расовыми предрассудками». Чем благополучнее становились евреи, резюмирует Бисс, тем больше им завидовали.